гордость, этот грех, который и один может сделать нас врагами Богу».[74] Последние известия из Рима, конечно, утвердили св. Василия в этом мнении о папе. Так еще в IV веке архипастыри восточные имели основание жаловаться на высокомерие пап.

Только за четыре месяца до своей смерти св. Василий мог утешиться твердой надеждой на улучшение участи православных. Так думать можно на основании последнего письма его к Евсевию Самосатскому, бывшему в заточении; из сего письма видно, что после смерти императора Валента он надеялся на скорое возвращение этого исповедника в свою епархию.

Без сомнения, очень горько и прискорбно было для Василия видеть такую бессострадательность западных епископов к единоверным своим братиям. Но этим не ограничивались горести и подвиги Василия; немало скорбей, забот и трудов принесли святителю Кесарийскому и разделение Каппадокии по гражданскому управлению на две провинции (в 371 году), и вероломство друга его Евстафия, епископа Севастийского.

Глава IV

Последствия разделения Каппадокии на две области. – Отношение к Василию Тианского епископа Анфима. – Умножение епархий и примирение с Анфимом. – Защита Василием Евстафия Севастийского; вероломство Евстафия; посредничество Евсевия Самосатского в примирении его с Василием. – Клеветы Евстафия на Василия. – Ответные на них письма Василия. – Болезни Василия и кончина его

Известие о разделении Каппадокии достигло архиепископа в то время, когда он отлучился для обозрения епархии и для рукоположения брата своего Григория во епископа Нисского. Уныние, в какое впали при этом кесарийцы, было так велико, что, по уверению Василия, нужен был Симонид или Эсхил для изображения великости бедствия. Поданд, который назначался главным городом новооткрытой области, был не что иное, как изрытая пропасть, дышащая тлетворным воздухом. Одни как пленники отводились сюда, и это большая часть людей, знаменитых в городе [Кесарии]; другие, чтобы избавиться от неприятного переселения, убегали со всем своим семейством и скитались по селам или вовсе неизвестным местам, и таких была третья часть; таким образом, только третья часть осталась в городе, но оставшиеся, не перенося разлуки с людьми близкими и скорбя о превращении города в совершенную пустыню, отрекались от самой жизни. По ночам не было здесь освещения, училища были закрыты, и прекратились собрания, речи и сходбища на площади людей ученых. Только и слышен был голос объявлявших иск, подвергавшихся взысканию и приговоренных к наказанию бичами. Глубоко сочувствуя несчастию соотечественников, извещенный ими, Василий письменно просил людей, близких к императору, доложить ему о бедствиях кесарийских граждан и просить его об отмене своего распоряжения. Но уважение к предстательству архиепископа показано было только в том, что вместо Поданда управление переведено было в Тиану. С этим вместе открылись новые неприятности для Василия. К заботам об утешении христиан нужно было присоединить старания о том, чтобы при постигшем Кесарию бедствии митрополия Кесарийская оставалась неразделенною. Епископ Тианский Анфим захотел образовать особый округ управления и быть митрополитом. Епископы, как скоро стали именоваться принадлежащими к другой области, подумали уже, что они сделались иноземными и иноплеменными для Василия, и даже не хотели знать его, как будто никогда не заводили знакомства и не промолвили с ним ни одного слова.[75] Истинная же причина такого отчуждения, пишет св. Григорий Богослов, заключалась в том, что они не были согласны с ним в рассуждении о вере, а если и соглашались, то по необходимости, принужденные множеством (большинством); кроме же сего, для них было всего тягостнее (хотя и всего стыднее признаться) то, что Василий далеко превышал их славою.[76] Новый Тианский митрополит, увлекаемый властолюбием, не чужд был и корыстолюбия: он отвлекал от съезда на соборы, расхищал доходы, особенно ценил доходы от св. Ореста (мощи которого почивали в Тиане). Духовное дело, спасение души, дело веры – все это служило для него прикрытием ненасытимости. Св. Василий в это же время, по уверению Григория Богослова, был в затруднении еще и «от какой-то софистики и обычной пытливости преобладающих».[77] Многие, даже из окружавших его, и чрез него же обделывали свои дела и раздували искру мщения. Впрочем, он, скажем также словами св. Григория Богослова, неслабое придумал средство к прекращению зла, а самый раздор употребил к приращению Церкви и случившемуся дал самый лучший оборот, именно: умножил в отечестве число епископов. Из сего происходили, по суду Григория Богослова, очень хорошо знавшего современные обстоятельства, три главные выгоды: попечение о душах приложено большее, каждому городу даны свои права, а тем и вражда прекращена. Рассуждая выше, нежели по-человечески, св. Василий в это самое время посвятил своего друга Григория Богослова (против его воли) в епископа местечка Сасимы, которое находилось на границе двух митрополий. Хотя Григорий покорился сему избранию, но другие не переставали осуждать Василия за это посвящение, так что по рукоположении Сасимский епископ устал, слушая упреки своему другу и защищая его пред людьми, которые знали о взаимных их сношениях.[78] Так, узнав по слухам о том, что Григорий скорбел о назначении его в Сасимы, Анфим, епископ Тианский, приходил в Назианз с некоторыми епископами для того, чтобы привлечь Григория на свою сторону. После многих выпытываний о многом (о приходах, о сасимских болотах, о рукоположении) Анфим и ласкал, и просил, и угрожал, и выставлял свои права, порицал, хвалил и с усилием доказывал, что христиане сасимские и назианзские должны присоединиться к новой Тианской митрополии. Но его замыслы остались без всякого успеха. Св. Григорий убедил Анфима искать примирения с Василием, а Василий назначил время и место [79] для Собора по сему делу. Благодаря этому посредничеству чрез полгода несогласия между духовенством первой и второй Каппадокии были прекращены.

В последние годы своей жизни св. Василий много терпел и страдал еще от клевет, какие распространял о нем вероломный друг его Евстафий, епископ Севастийский. Как основатель многих монастырей у армян, пафлогонцев и обитателей припонтийских,[80] Евстафий многих предрасположил в свою пользу внешней строгостью своей жизни (он носил грубую одежду, пояс и обувь из невыделанной кожи). Посему Василий считал его за человека благонамеренного, даже благочестивого, несмотря на то что многие отвлекали его от знакомства с ним и сомневались в чистоте его веры. Не раз у Василия с Евстафием бывали и прения в рассуждении догматов,[81] но конец споров приводил к убеждению, что и в самых малостях не разногласят они между собою, что и Евстафий держится правой веры. Поэтому, ревнуя о взаимном мире епископов, св. Василий защищал его пред теми, кои причисляли его к полуарианам,