Но это не могло долго длиться.

Вернувшись в свою палатку и открыв дневник, где между начальными страницами было вложено письмо губернатора Артура, Робинсон сразу вспомнил, кто он такой на самом деле и исполнение какой задачи от него ждут. Ведь он пришел сюда, чтобы не допустить никакого иного развития событий, кроме как схватить этих людей и привести их в мир, где его и самого-то не очень привечали. Он делал это ради себя и своей семьи, чтобы стать человеком уважаемым, вхожим в приличные дома, где никто не станет танцевать нагишом, раскрывать другому душу, где все кругом заперто на замки.

И вдруг Робинсон почувствовал себя таким же обреченным, как и эти люди, с которыми он танцевал вокруг костра.

Голова клонилась к подушке, и он совершенно запутался. Его упорядоченный религией ум мог трактовать подобное смятение исключительно как богохульство. Он знал, что переполнявшие его мысли не просто нечестивы, но даже посланы самим Сатаной. И на мгновение ему представилось, что, наверное, Бог и есть самая большая преграда между человеком и его собственной душой. А потом перед глазами замелькали красные отсветы костра, пляшущие на голых телах, он снова услышал звуки этого странного пения и заснул.

Проснулся он внезапно, еще до восхода солнца, с нехорошим ощущением, что в палатке кто-то есть. Он сел и оглянулся: у входа в палатку сидела туземка и явно сторожила его. Когда он хотел прогнать ее, длинной палкой она указала в сторону рюкзака, где он прятал три пистолета.

Они все про него знали.

Как же он пожалел об этих пистолетах. Значит, они подозревают его, несмотря на все его уверения в добрых намерениях. Он никого не хотел брать в плен, он поил их чаем и кормил хлебом, он даже скинул одежду, став таким же, как они, – голым и вольным, но они все равно не верили ему. Робинсон никогда бы не обратил огнестрельное оружие против туземцев – уж он-то видел, к какой чудовищной катастрофе это приводило. Пистолеты были для пущей уверенности, для самозащиты на самый крайний случай.

У него была своя методика – умение убеждать, зная, что за спиной его аргументов всегда стоят люди с оружием. Зачем размахивать собственным пистолетом и стрелять, когда другие могут сделать это за тебя? Среди многочисленных партий, рыскающих по лесам в поисках туземцев, только группа Робинсона несла жизнь, а не смерть.

Наступило утро, и куда-то исчезли все женщины из племени Таутерера. Вождь сказал, что они отправились ловить рыбу. Но и к ночи они не вернулись. Таутерер продолжал внимать аргументам Робинсона, как будто исчезновение половины людей совершенно его не волновало.

Робинсон рассказывал, а его чернокожий помощник лейтенант Аякс переводил, что в этой войне аборигены не смогут победить. Поэтому Робинсон предлагал единственный реальный выход из ситуации: они отдадут свои земли, поселившись в заповедниках на островах в Бассовом проливе. Там у них будет и пропитание, и все остальные блага из мира белых: одежда, кров, чай, мука, Бог. Робинсон так распинался, что уже и сам почти верил в то, что говорит. А вечером лес опять вибрировал, словно откликаясь на их пение и пляски вокруг костра. Потом Робинсон отправился спать в палатку и утром снова внезапно проснулся. Но на этот раз не было никаких часовых у палатки: все туземцы растворились в ночи, умудрившись не разбудить даже тех черных, с которыми пришел Робинсон. Люди Таутерера не хотели оказаться пленниками, поддавшись на ложь, пусть в ней и не было злого умысла.

Когда Робинсон вернулся сюда через три года, все переменилось. Тех черных, что не были уничтожены в результате войны, Робинсон отлавливал и переправлял в поселение Вайбалена на острове Флиндерс. Но небольшая часть туземцев все еще оставалась недосягаемой в гуще самых глухих лесов. Власти требовали привести всех до одного, чтобы раз и навсегда исключить очередную волну черного сопротивления.

Робинсон объяснил «одомашненным» туземцам, что для окончательного достижения цели допустимо применение силы. И тогда белые бойцы его отряда защелкали затворами ружей, а черные начали затачивать над огнем деревянные наконечники стрел. В самый разгар нескончаемой бури Черный Аякс с партией черных отправился в южном направлении, а Робинсон остался ждать на привале, отдав один лишь приказ:

– Таутерер.

Робинсон не забыл этого вождя – умного и осторожного. Он был не похож на остальных: его нельзя было уговорить или обмануть, он не был таким глупым, чтобы атаковать или пускаться в бегство. Он был настолько смел, что шел на дружбу, и достаточно хитер, чтобы потом просто молча исчезнуть.

Через неделю из серой пелены слякотного дождя вынырнул Черный Аякс со своими людьми. Он привел восемь туземцев. Таутерера среди них не было, но через плечо Аякса была перекинута лямка из только что освежеванной белой шкуры кенгуру. Аякс подошел к Робинсону и надел ему на шею эту лямку. Внутри шкуры, еще измазанной непросохшей кровью, лежал ребенок, совсем младенец. То была дочь Таутерера.

Черный Аякс рассказал, как его люди устроили засаду, чтобы подстеречь Таутерера, у которого уже почти не оставалось людей. Лил сильный дождь, и, по словам Аякса, Таутерер оставил ребенка, чтобы убежать вместе со своей женой Вангернип.

Эту невероятную историю Робинсон записал в своем дневнике. Но он не поверил Аяксу. Он не сомневался, что ребенок был похищен, дабы заманить родителей в ловушку. Нужно было отдать должное хитроумности Аякса, который придумал столь дипломатичную отговорку.

Погода наладилась только на следующий день, вскоре после рассвета. Небо очистилось от грязных лохматых облаков, но с его ярко-голубых высот веяло холодом. Люди Таутерера стали угрюмыми и беспокойными. Опасаясь, что они попытаются бежать, Робинсон приказал своим воинам быть начеку, и тогда по одну сторону туземцев выстроились черные с копьями, а по другую – белые со своими заряженными ружьями. Через этот коридор несчастных пленников и провели в лагерь близ Хеллс-Гейтс[17].

Робинсон болезненно воспринимал тот факт, что ему приходилось применять силу. У него даже заболела голова и свело живот, когда он увидел, как конвоиры ведут туземцев.

Вечером он сделал запись в дневнике: Я всегда буду сокрушаться об их судьбе.

Ему захотелось помолиться, но, отложив в сторону перо, он брезгливо ощутил тепло под собой на стуле. Он сходил прямо в штаны, чувствуя недомогание, но при этом разум его был спокоен и ясен. Придется поголодать, пока кишечник не придет в норму, а после этого он самолично отправится на юг, чтобы захватить остальных туземцев. Ведь их ребенок был уже тут.

Через два дня на рассвете Робинсон взял с собой сына, четырех черных и двинулся в путь, следуя по маршруту, на котором аборигены сжигали за собой всю растительность, чтобы продвинуться как можно глубже через болота и леса. Через полтора дня плутаний они заметили внизу на равнине двух человек – Таутерера и Вангернип. Робинсон велел своим людям залечь в кустах, а сам отправился на переговоры, взяв с собой в качестве переводчика туземку.