Вообще судьба — странная вещь. Кто бы мог подумать, что яокажусь в Москве, что смогу купить здесь несколько квартир и стану сравнительнообеспеченным человеком уже к тридцати пяти годам. Вообще-то я родился в Баку.Наверно, только в этом уникальном полифоничном городе мог появиться на светтакой мальчик, как я. С такими корнями и с такой родословной. Папа у меняполурусский-полуеврей. Его мама — Сара Эпштейн — была неплохой пианисткой и втридцатые годы встретила моего деда, Петра Александровича Лютикова,потомственного дворянина, бежавшего от революции семнадцатого года со своимиродителями в Персию, затем перебравшегося в Баку под защиту англичан и осевшегоздесь после апреля двадцатого, когда в республику вошла одиннадцатая Краснаяармия. Мой прадед, Александр Лютиков, довольно быстро умер, и это спасло егосемью. Прабабушка пошла работать в какую-то контору, благо была грамотной, адва ее сына, среди которых был и мой дед, был определены в среднююрусско-татарскую школу.

Мой дедушка был, очевидно, человеком одаренным, так как ужев четырнадцать лет закончил среднюю школу и поступил в институт. Послеокончания вуза он пошел работать инженером в проектный институт. Оказалось, чтона их улице жили несколько еврейских семей, переехавших сюда еще в начале века.Вообще еврейская тема — это всегда очень интересно и очень печально. Погромы вМолдавии и на Украине вынуждали многих иудеев переселяться подальше. В Баку и вТбилиси им оказывали особенно радушный прием. И хотя здесь не всегда былоспокойно, еврейских погромов здесь никогда не было. Может, потому, что в Бакуевреи занимались не столько торговлей, сколько были учителями, врачами,адвокатами? Более того, они были самыми известными в городе адвокатами,учителями, врачами, музыкантами. И конечно, их уважали, к их мнениюприслушивались.

Моя русская прабабка, мать моего дедушки, очевидно, ничегоне имела против моей бабушки-еврейки, и довольно быстро, в середине тридцатых,на свет появился сначала мой отец, которого назвали старым русским именемАристарх, а затем и его сестра, которой дали восточное имя Эльмира. Долженсказать, что дедушку я никогда не видел. Он умер за несколько лет до моегорождения, но, по рассказам бабушки Сары, человека лучше, чем он, в городе небыло.

Мой отец пошел по стопам своего отца, стал даже главныминженером проектного института. Бакинцы его уважали, говорили о егопорядочности и честности. В конце пятидесятых он закончил институт и получил направлениев какой-то городок на границе между двумя «братскими» республиками — Арменией иАзербайджаном. Там он и познакомился с моей мамой. Сейчас, после десятилетнейвойны, это кажется невероятным. Война эта не была нужна ни одной из республик,в последнее столетие на Кавказе, особенно в Азербайджане, было много смешанныхсемей. В том числе и армяно-азербайджанских. Азербайджанцы женились наармянках, армяне брали в жены азербайджанок.

В такой интернациональной семье и родилась моя мама. Ее отецбыл азербайджанцем, успевшим в двадцатые годы получить образование в Германии,а мать — красавица-армянка, в которую были влюблены все мужчины от пятнадцати истарше. В результате упорной борьбы дедушка отбил у соперников мою бабушку, онисыграли свадьбу в тридцать пятом, и тогда родилась моя мать. Дедушкурасстреляли через два года. Вспомнили, что он учился в Германии, жил в Европеи, конечно, шлепнули. По рассказам моей другой бабушки, Клары, это был святойчеловек. Я в святых не очень верю, но, очевидно, он был действительно хорошимчеловеком. Видел я его фотографии, спрятанные от изуверов из НКВД. Приличноодет, умные глаза, печальный взгляд. Даже в день свадьбы. Может, онпредчувствовал свою судьбу? Так и получилось, что мама оказалась в семьеединственным ребенком. А бабушка, поседевшая в двадцать шесть лет, всю жизньсохраняла трогательную верность убиенному супругу. Есть ли в наше время такиелюди? Или, может, просто я таких не встречал? Бабушку я всегда помню печальнойи тихой. И красивой. Я родился, когда ей было под пятьдесят, и даже тогда нашсосед дядя Арам пытался к ней свататься.

Теперь вы представляете, какая у меня кровь? Смешениестольких религий и народов. Конечно, по фамилии я русский и в моем паспортезаписана именно эта национальность, но это наследство от дедушки Лютикова.Кстати, интересно, почему советская власть расстреляла моего деда со стороныматери только из-за того, что он учился в Германии, и не тронула другогодедушку — потомственного дворянина? Странная у них была избирательность.

Я долго над этим размышлял и наконец понял, что к чему. Онибыли по-своему правы, и в их действиях просматривается четкая логика. Сдворянином все было ясно. Его можно было шлепнуть в любой момент. А вот выходециз бедной семьи, мой дедушка Сеид Рагим Алиев был для них по-настоящему опасен.Он был свой, из обычной рабочей семьи, пользовался уважением соседей. И к томуже успел повидать мир. В Баку тогда жило несколько крупных меценатов, которыепосылали талантливых ребят на учебу в Европу. Мой дедушка учился лучше всех, иего заметил известный меценат и промышленник Тагиев. В двадцатые годы, послеучебы во Франции и стажировки в Германии, дедушка вернулся домой. Вот такого инужно было давить в первую очередь.

Когда меня обижают, во мне вспыхивает кровь мусульманина,готового смыть оскорбление кровью. Когда я договариваюсь о делах, во мнеговорят гены семьи Эпштейн — осторожность, расчет, выдержка, терпение. Когданужно, я вспоминаю, что я — потомственный аристократ из дворянского родаЛютиковых. Говорят, что среди наших предков были и польские шляхтичи. Инаконец, когда мне нужно выбрать настоящую девочку, я вспоминаю о вкусе своейармянской бабушки, которая обладала фантастическим чувством меры и красоты.

Приехав домой, я рано лег спать. День оказался очень сложным.Откуда мне было знать, что все мои неприятности только начинаются?

На следующий день мне позвонил Никитин. Он успел съездить ипосмотреть на эту парочку — гимнаста и его жену. Поженились они четыре годаназад. Детей у них еще не было. Судя по всему, поженились по любви. Правда,тогда он был еще чемпионом и, наверное, нравился не ей одной. А потом, послеперелома ноги, вынужден был оставить спорт. Меня немного насторожила этаистория. Получается, что она его не бросила, когда он лишился всего. Нам толькодекабристок не хватало. Никитин был разумным человеком, он все узнал. Послетого как этот парень бросил большой спорт, он лечился несколько лет. Но врачиничего не могли сделать. Это Маресьев мог летать с искусственными конечностями.Летчику все-таки в первую очередь нужны голова и руки. А когда он танцевал, то— вы наверняка помните это из книги — протезы натирали ему ноги.

Гимнаст с поломанной ногой бывает в кино, но не в жизни.Такой не может быть чемпионом мира. В лучшем случае — чемпионом области. Причембез всяких гарантий на дальнейший успех. Но она его не бросила! А ведь вызнаете, какими бывают жены у известных спортсменов. Пока он с деньгами и приславе, все в порядке. Но если начинает проигрывать или, что еще хуже, остаетсябез денег, то чаще всего ему грозит одиночество.