Тот самый говнюк, что первым накачал мою жену наркотиками перед смертью признался, что я никогда не увижу сына. Так я узнал, что Рита мне не врала и бросился по его следам, изрядно за четыре года подостывшим.

Он жив, мой мальчик.

— Где?! — ору на охранника.

Следующим жестом сбиваю тумбочку у кушетки. Мне кажется, я вхожу в кровавый раж, примерно в такой же, какой чувствовал, когда узнал про судьбу Риты, такой же, когда увидел ее смерть.

После этого я сам начал убивать — налево и направо. Всех, кто мешал, всех, кто выглядел сволочью.

И эта гадина, эта тварь… Вспоминаю глаза Эльвиры. Подстилка своего мужа…

— Сафонов! — на землю меня сбивает Мурат, единственный человек, которому я верю. — Угомонись, гад!

Он вообще-то мой тренер. Тренер, у которого сестра тоже сгинула в наркотическом омуте. Мурат меня на ноги поставил и мы вместе сколотили на нелегальных ставках первый капитал.

— Нехорошо бить медиков, — притягивает мои руки к полу.

Мурат — единственный человек, который может меня на пол завалить. Обычно конечно его на ринге делаю я, но тут я после фенобарбитала.

— Они нас от эпидемии спасали, — говорит на ухо.

Рычу в ответ. Кровавая пелена застилает глаза. И Мурата бы сейчас отделал с ними на пару. Сука, я сам знаю, кто прав, а кто неправ.

— Если эти гады ей помогали…

— Слышь, ты от таблеток еще не поправился, — давит всей своей кавказкой тушей мне на плечи. — Причем тут “она”?

— Эльвира!

— А-а-а… — давление на плечи чуть-чуть ослабевает. — Ты прав, Валер, оказался…

Я застываю, потому что боюсь пропустить хоть слово. Надежда была призрачная и появилась как благая весть, когда я уже чуть было не отчаялся, не решил бросить все к чертям, продать активы и завести легальный бизнес где-нибудь подальше от дерьмовых воспоминаний.

Надежда пришла в письме, которое прислала мне она, эта чертовка с глубокими как омуты глазами, гребаная Эльвира!

— Его видели в аэропорту с мальчиком, которого Апрельский назвал сыном.

— Документы были? — я совершенно забываю про то, чтобы бить противнику морду.

— Да ты послушай, — смеется Мурат. — Там чп случилось. Пожарная тревога и они…

— Все?

— С той самой Эльвирой.

— С-сука! Мой сын, он у вас?!

— Не все так просто, Валер, мы узнали только когда нашли тебя, часу в десятом. Не успели туда…

***

Эльвира

Сутки тому назад

Бугаи надвигаются, я отступаю назад, но плотный поток людей, эвакуирующихся из аэропорта, мешает этому.

Кручу головой по сторонам, пытаясь найти хоть одну зацепку, какую-то идею. Я не хочу обратно в лапы к Эдуарду. Там меня не ждет ничего хорошего — это яснее ясного.

— Зачем мы убежали? — жмется к моей груди Владик и от него пахнет приятно, чем-то вроде смеси стирального порошка и запаха его папы.

— От огня… — говорю почти онемевшими губами.

Впереди мелькают куртки наряда полиции.

— Эй! — машу я им и ору во всю мощность легких. — Мне нужна помощь!

Бугаи чуть отступают.ё

Мальчик тем временем плотнее прижимается к моей груди. Сердце щемит от мысли о том, что он мог бы быть моим Русланом. Но он ведь точно так же как и мой собственный сын потерял родителей. Да что я за человек, если сейчас брошу его?

— Зачем ты меня забрала? — не унимается Владик.

Наклоняюсь ближе к его уху.

— Чтобы отвезти к папе, — мне очень странно от той мысли, что Сафонов может быть отцом.

Это значит, что у олигарха есть жена?

— Эльвира! — вздрагиваю от окрика Эдуарда. — Отдай мальчика, решим все мирно.

— Куда ты его вез? — отступаю, взглядом ища полицейских.

Кажется, их отвлекла какая-то старушка. Очень вовремя, блюстители закона и порядка! Неужели непонятно, что моя ситуация куда страшнее сбежавшего кота! Старушка указывает на клетку животного.

— У меня папы нет… — вдруг подает голос Влад. — Я же приютский…

Сердце обливается кровью и слезы наворачиваются на глаза, наверное потому что мой собственный сын сейчас практически в такой же ситуации.

— У него должны были появиться родители, — сдержанно произносит Эдуард, делая знак бугаям.

— Почему бы не отдать ребенка Са…

Эдуард хватает меня за руку и крепко сжимает запястье.

— Ты даже не знаешь чей это… ребенок… — с этими словами муж толкает меня к машине.

— Я что-то не заметила, что ты был замешан в благотворительности, — я делаю вид, что подчиняюсь. — Зачем тебе передавать кому-то мальчика из детдома на ночь глядя, в особенности после того как к тебе нагрянул сам Сафонов и пригрозил все отобрать?

Мы уже практически вышли к машине. Полицейские к несчастью опять разбираются с другими гражданами. Но теперь хранители правопорядка уже гораздо ближе.

Я останавливаюсь.

— Хоть раз скажи правду, иначе, — указываю взглядом в сторону людей в форме. — Я буду кричать.

— Эльвира! — муж делает движение чтобы ударить, но не решается.

Куча народа вокруг.

Я перевожу дыхание. Все-таки иногда самая первая мысль — самая правильная. То, что я успела нажать на пожарную тревогу — просто подарок судьбы.

— Зачем? — повторяю.

Я должна знать.

Муж крепко сжимает челюсть и открывает передо мной дверь автомобиля.

— Ты знаешь, кто такой Сафонов?

Я не решаюсь снять с рук Владика. Мне кажется, что я держу сокровище. Расстанусь с ним и все, упущу. Быть может, это говорит во мне тоска по Руслану.

Медлю, глядя мужу в глаза.

Я должна понимать, кто отец этого мальчика, потому что я хочу вернуть ребенка. Хочу чтобы хотя бы у этого мальчика все было хорошо. Он не заслужил быть игрушкой в чужих руках.

Своего я… потеряла — теперь я это осознаю — горькую истину, которую долгими днями не решалась признать. Я думала, что я гордая. Нет. Я слабачка. Я трусиха. Я… мать, отдавшая ребенка бешеным псам, скотам. Я тварь.

И больше я так не поступлю.

Я до самых потрохов изучила Эдуарда и знаю, что правду он только под дулом пистолета сумеет мне сказать. И хорошо будет, если это дуло приставит ему к виску отец Владика.

— Кто? — повторяю.

Тогда Эдуард наступает, наклоняется к моему уху.

— Человек, который привык убивать, — муж почти касается моей куртки, как будто стряхивает с рукава пылинки, а я вспоминаю о том, что из ворота, должно быть, все еще торчит неоторванный ценник.

Я буду выглядеть как воровка перед полицейскими. Я и чек-то из магазина не взяла.

— Знаешь, скольких он порешил? — на губах застывает дыхание. — Сафонов психопат. Он делает это не потому, что удовольствие получает, у него принципы.

Наконец Эдуард хватает меня