28 августа. Мир, безусловно, приближается к концу. Доктор встал первым и начал готовить завтрак, впервые за всю экспедицию. Это выглядит как подход к стартовой черте, настолько он уверен в успехе.

И опять молча, гуськом мы тащились по этой мистической авениде. Странно, как дрожь от приводящих в ужас картин уменьшается, если вы наблюдаете их во второй или третий раз, и как после всего, чего вы натерпелись, попав сюда в одиночку, это сглаживается в компании.

Один или два раза Фред громко сообщал о сравнительном весе рюкзаков, азартно доказывая, что его груз тяжелее моего. Хайрам, естественно, его поддержал, поэтому, когда мы дошли до палатки, он ее сложил и бросил мне со словами: «Слушай, Данн, я думаю, твой мешок самый легкий», с чем я не согласился. Тогда наш механический гений соорудил весы из шеста для палатки и ледоруба. Насчет их устройства долго торговались, мой груз оказался самым легким после пяти попыток измерения. Фред продолжал ворчать, пока я не вставил: «Бог мой, мы все согласны, что ты лучше всех укладываешь рюкзак, никто и не думает этого отрицать». «Тогда я не понимаю, как это получается, – начал Хайрам, – что самый легкий груз всегда…» «Ты берешь лошадь, которая до 15 лет не работала, – нашелся Фред, – конечно, она может тащить больше, чем та, что усердно трудилась всю жизнь». Доктор только поглядывал и улыбался. Я его обожаю.

28 августа. Мы впервые попробовали пеммикан, который Доктор достал из своего угла и нарезал кусками хайрамовым ножом. Мне понравилось. Классная вещь. Напоминает по виду грибницу, а на вкус – кекс с изюмом. Он наверняка склеит нам кишки.

Мы не ждали появления солнца и к 10 часам уже избавились от всего ненужного. «Нам важно сосредоточиться на питании, а не на одежде», – сказал Доктор, отбрасывая в сторону свитер, и мы отправились – пробивать тропу в восьмидюймовом рыхлом снегу под слепящим холодным солнцем к подножию огромного отрога, выступающего из основания пологого юго-западного плеча Мак-Кинли, которое, по убеждению Доктора, должно стать более легким на своей дальней или восточной стороне, скрытой от нас отрогом. Это казалось правдоподобным. Мы взяли продуктов на десять дней. Половину припасов предполагалось оставить в лагере, который будет устроен вечером. По планам Доктора, лагерь нужно поставить под крутым склоном, на высоте 10 000 футов.

Склон начался некрутым подъемом по неровной поверхности, оставленной лавиной, но рюкзаки были такие, что оставалось неясным, как выдержать следующие десять минут. Тропинку пробивали по очереди, каждый по 50 шагов, потом отдых. Когда привыкли, проходили по 75 шагов и отдыхали каждый час. Никто не разговаривал. Во время отдыха мы пробивали ногами отверстия в фирне[19], легкомысленно поворачивались спиной к склону и опирались на него рюкзаками. Однажды, проделывая это, мы получили первое предупреждение. Хайрам потерял равновесие и начал сползать-сползать-сползать; тогда Фред схватил его и несколькими движениями вернул на место – и таким образом спас ему жизнь. Вытирая пот с загорелых лиц, мы смотрели друг на друга и смеялись, даже Хайрам. Смотрели на лица в темных очках, превративших всех в незнакомцев: Фред – суровая личность, Док – смешной здоровый мужик, Хайрам – старый клоун.

У нас было только три ледоруба. В то утро никто о них не думал, у всех хватало вещей. Мне достался длинный ивовый шест от палатки. Он не предназначался ни для поддержания равновесия на этих полувырубленных ступенях, куда часто даже не помещался целиком носок ботинка, ни для того, чтобы очищать их от зернистого материала, сыпавшегося из-под аккуратно поднимаемых ног Хайрама. В первые смены никто из шедших впереди не хотел менять ледоруб на мой шест. Когда, наконец, я подсунул шест Хайраму и тоже смог рубить ступени, на более крутом склоне у меня получалось не очень хорошо, и все жаловались, что ступени слишком далеко расположены друг от друга {28}.