— А позволь узнать, просто из любопытства, почему ты не собираешься этого делать?

— Ты знаешь почему, — глухо выпалила Энн.

— Потому что сберегаешь себя для мужчины своей мечты, — съязвил Рей. — А что, если ты его вообще не встретишь, а? Ты никогда не задавала себе этот вопрос? — закончил он с неожиданной яростью.

— Но это вовсе не гостиница! — воскликнула Энн.

Рейт тем временем выруливал на подъездную аллею и вскоре затормозил перед парадными дверями внушительного каменного замка. С того момента как ей было объявлено, что они вместе едут в Роттердам, Энн не переставала возражать и спорить, но это не возымело никакого действия.

— И что же я там должна делать, пока ты будешь ходить на свои деловые встречи? — негодовала она.

— Ты никогда не производила на меня впечатления человека, безразличного ко всем и вся, который способен страдать от скуки. Это на тебя не похоже.

Она подозрительно посмотрела на него, ожидая подвоха. Неужели дождалась-таки комплимента от этого зануды? У него, конечно же, на уме совсем другое, и Энн, кажется, хорошо понимала, что именно. Не такая уж она круглая дура.

— Я не поеду с тобой, — настаивала она. — Я не хочу.

Но каким-то образом все ее протесты были отклонены. И вот теперь она здесь, сидит в машине и в растрепанных чувствах таращится на муженька, злясь на его способность оставаться невозмутимым, когда сама она просто кипит от негодования.

Она только из-под венца, не привыкла прислушиваться к мнению мужа, быть частью пары… частью супружеской четы, и ей было обидно, что новоявленный супруг так безапелляционно присвоил себе право решать все за них обоих.

— Да, это не гостиница, — спокойно ответил Рейт на ее вопрос. — Это — частный дом. Хозяйка замка — француженка. После смерти мужа мадам решила не продавать дом, а сдавать приезжим. Как и все француженки, она, может, и не отменная кулинарка, но зато первоклассная хозяйка, очень искусная в приеме гостей.

Энн нахмурилась. Что-то в голосе Рейта, когда он говорил о мадам, неприятно резануло ее. Даже и без дальнейших описаний нетрудно было представить себе эдакую элегантную, не имеющую возраста даму, одну из тех, что всегда внушали ей робость.

— Но ты говорил, что у тебя дела в Роттердаме, — возразила она, — а это место очень далеко от города.

— Все-то два часа езды, — раздался небрежный ответ. — И потом, живя здесь, я имею уважительную причину избегать тамошней общественной жизни, которая так же скучна, как и люди, в ней участвующие. Я думал, тебе здесь понравится. Ты же всегда предпочитала сельскую местность.

Энн отвернулась и стала смотреть в сторону. Верно, она предпочитала деревню и при иных обстоятельствах, вероятно, только наслаждалась бы такой поездкой, если бы не совершала ее с этим сердцеедом, да еще в качестве его жены.

А Рейт тем временем уже выбрался из машины и начал помогать ей.

На сей раз на Энн не было любимых леггинсов со свитером. Ей пришлось сменить их на длинную юбку из джерси и такой же жилет, под которым была мягкая кремовая рубашка. Костюм дополнялся вязаным жакетом в тон всему остальному, который она прихватила для тепла. Она выбрала такой наряд, потому что он не мялся в дороге, чему она особенно обрадовалась в тот момент, когда дверь дома распахнулась и на пороге появилась хозяйка.

Так и есть — она, конечно же, была в черном — юбка шерстяного крепа (вероятно, от какого-нибудь известного кутюрье), дополненная простой атласной блузкой и вязаной кашемировой шалью, уютно окутывавшей ее плечи. Три нити крупного жемчуга охватывали шею. Жемчуг, естественно, был натуральный — так же, как и бриллианты в ушах и на пальцах.

Но не элегантность этой дамы заняла мысли Энн, неохотно шагающей к крыльцу рядом с супругом, а ее возраст, точнее — его отсутствие. Ей не было, как хотелось надеяться, лет пятидесяти-шестидесяти, а скорее — сорок. В общем, она была по возрасту куда ближе к Рейту, чем сама Энн.

Энн не понимала, почему это вызывало у нее такую враждебность к мадам, но хорошо видела, что та платит ей взаимностью. Не обращая никакого внимания на незнакомку, хозяйка повернулась к Рейту и холодно произнесла:

— О, я не ожидала, что ты привезешь с собой… подружку.

— Энни — моя жена, — твердо сказал Рейт, подталкивая ее вперед.

Подружка или жена — объяснение не произвело на мадам ровно никакого впечатления. Ее явно не обрадовало появление спутницы.

— Я отвела тебе те же покои, что и всегда, — по-французски обратилась она к Рейту, каким-то образом ухитрившись втиснуться между ними и повернуться к гостье спиной.

Сама Энн бегло говорила по-французски. У нее вообще была способность к языкам, а, кроме того, помогла возможность практиковаться, пока они с отцом находились в Брюсселе. По правде говоря, ее французский был куда лучше, чем у Рейта.

— Но если ты вдруг предпочтешь другие апартаменты… — продолжала хозяйка.

Другие апартаменты. Сердце Энн как-то неприятно стукнуло. Она-то надеялась, что они остановятся в каком-нибудь большом отеле, где никто не будет их знать, и, конечно, займут отдельные номера. В конце концов, Рейту тоже не интересно делить с ней спальню.

Они прошли по огромному и неуютному холлу, где гуляли сквозняки, и Энн порадовалась, что надела длинную юбку. В Голд Крауне было тепло благодаря низким потолкам и деревянной обшивке стен, а этот замок с его величественными покоями и каменными стенами, должно быть, не протопишь, подумала Энн.

Мадам вела их по холодной каменной лестнице. Устилавший лестницу ковер, сильно потертый, был украшен гербами, видимо, того старинного рода, к которому принадлежал покойный муж хозяйки. Энн приостановилась, чтобы получше разглядеть этот геральдический орнамент. Насколько она поняла, один из символов должен был означать, что некогда представители рода были какой-то отдаленной ветвью французской королевской семьи.

Француженка шла впереди вместе с Рейтом, на родном языке выражая сожаление, что присутствие его жены не позволит им, как обычно, с такой приятностью ужинать наедине. На что Рейт вежливо отвечал по-английски:

— Разумеется, нет. Но я уверен, что моя драгоценная половина в полной мере оценит твое замечательное кулинарное искусство.

Энн недоуменно покосилась на него. Вот уж где совершенно необязательно разыгрывать роль любящего супруга. Ее так и подмывало сказать, что не станет возражать, даже если он будет ужинать наедине с мадам хоть до утра. Но вместо этого она довольствовалась тем, что с холодной вежливостью улыбнулась хозяйке и польстила на хорошем французском, что с нетерпением ждет возможности отведать ее замечательные блюда.

Мадам быстро, с прищуром, посмотрела на гостью и только чуть поджала свои ярко накрашенные губы. Больше она ничем не выдала своих эмоций, однако обращаться к Рейту по-французски перестала.