Юлианна стала заполнять время едой. В супермаркете она знакомилась со все новыми продуктами, которые привлекали ее взгляд. Вот, например, белый сыр, который оказался вовсе не сыром, а одной из разновидностей густого йогурта. Затем темный шоколадный мусс с вишенкой в серединке, украшенный каплей крема. Он продавался упаковками по четыре стаканчика. Затем плавленый сыр со смешным названием «Веселая коровка», который, по-видимому, хорошо поднимал настроение. Из всех продуктов она отдавала предпочтение мягким, они словно ласкали язык. В перерывах между едой ей не хватало этой ласки, хотя съеденная пища откладывалась на теле подушечками и жировыми складками. Складки маленькие, но вполне отчетливые. Она со стыдом и чувством безнадежности отмечала их появление. А душа делалась все ранимее. Чуть что, сразу же проступали слезы; для этого довольно было легкой заминки: она плакала оттого, что не могла закончить начатую фразу, или оттого, что не получилось и село суфле, оттого, что упала, сбитая с ног своим воспитанником. Но, невзирая ни на что, Юлианна продолжала трудиться до седьмого пота, как спортсменка, собирающаяся завоевать золотую медаль. Мадам Жилу видела ее усердие и подбрасывала ей все новые задания, но Юлианна никогда не жаловалась. Наедине с собой она плакала, сопровождая слезы горькими, тяжкими рыданиями. А наутро вновь натягивала на лицо улыбку, скрывая под радостной маской малейший намек на уныние. Когда ей звонили родители, а это происходило регулярно раз в неделю, они слышали от нее один и тот же ответ: знание французского прирастает не по дням, а по часам, мальчик – прелесть, а вилла семейства Жилу просто гигантская и ужасно дорогая.

Как-то раз под вечер она отправилась с месье Жилу в школу верховой езды. Мальчику скоро должно было исполниться четыре года, и месье Жилу решил, что ему пора привыкать к седлу. Конюшня находилась в глубине Сен-Жерменского леса, где по всем направлениям протянулись Дорожки для верховой езды и земля была усеяна круглыми отпечатками подков. Жак Жилу расхаживал в середине утрамбованной площадки, наблюдая, как его ученики прыгают через барьеры, высоту которых он то и дело увеличивал. Он только выпаливал короткие маршальские команды, изредка перемежая их скупой похвалой. Временами он направлялся к какой-нибудь ученице и, скрыв лицо за высоко поднятым воротником непромокаемой куртки, останавливался возле нее на пару слов, рассеянно задерживая ладонь на тонкой щиколотке, а то и на тугой дамской ляжке. На малом манеже, расположенном рядом с большим, наматывал крути Жилу-младший. Он крепко держался руками за седло, а одна из девушек, служивших на конюшне, водила под уздцы его пони. Голова Гийома качалась, как маятник, словно там внутри разладился какой-то механизм. Вид у него был довольно скучающий, ему было совсем не интересно ездить не взад или вперед, а все время по кругу. Юлианна смотрела, стоя у загородки. Месье Жилу неторопливо направился к ней. Подойдя к девушке, он похлопал ее по плечу.

– Ну что? – спросил он, закуривая новую сигарету. – Не хочешь тоже попробовать?

– Нет, наверное, – сказала Юлианна. – Я никогда не ездила верхом.

– Этому легко научиться.

– Нет, спасибо.

Внезапно посерьезнев, месье Жилу оперся рукой на ограду.

– Слушай» – начал он, выпустив изо рта струйку дыма. – Я не говорю, что ты во что бы то ни стало должна научиться верховой езде. Речь не о том. Понимаешь, у меня через пять минут начинает занятия взрослая группа. Они все будут учиться с нуля, и большинство участников как раз твои сверстники. Тебе нужны друзья, ведь так? Ведь ты очумеваешь от тоски. Я же не слепой! Так почему бы тебе не попробовать?

Он посмотрел на нее, улыбаясь ободряющей улыбкой, примерно так, как она смотрела на Гийома, когда уговаривала его покушать. Юлианна невольно расхохоталась. Чувствуя, что сдается, она кивнула:

– У меня нет костюма для верховой езды.

– Что-нибудь сообразим. А ну, пошли!

Он отправился с ней в контору, где корпела над бухгалтерскими книгами мадам Жилу. Она едва взглянула на них. Господин Жилу остановился на пороге, явно несколько раздраженный.

– Скажи, у тебя найдутся для нее лишние брюки для верховой езды? – спросил месье Жилу. – Я подумал, пускай она тоже попробует поучиться ездить верхом.

Мадам Жилу вздернула бровь:

– Мои брюки будут ей слишком малы. Ты же видишь, какое у нее плотное сложение. Нет уж, дай ей тогда свои. Выбери самые большие.

Юлианна слушала, стоя за дверью. Желудок болезненно сжался. Взглянув в сторону манежа она увидела там группу молодежи, занятую разминкой. Непохоже было, что это – начинающие. Ей показалось, что они уже привыкли обращаться с лошадью. Юлианна с ужасом смотрела на здоровенных животных, на тяжелые копыта, месившие мягкую землю.

– Мне что-то не хочется, – произнесла она тихо. Она подошла и тоже остановилась на пороге.

В ответ на ее слова мадам Жилу звонко рассмеялась.

– Как мило! – воскликнула она. – Мне кажется, она испугалась.

Месье Жилу бросил на жену встревоженный взгляд.

– Ты же не боишься? Ведь правда? – спросил он Юлианну.

– Немножко боюсь, – ответила та.

– Ну ладно, – сказал он. – Не буду тебя принуждать.

Они вышли и побрели обратно. Оба молчали. Юлианна остановилась возле малого манежа и смотрела на Гийома, он уже скакал рысью. Мальчик так трясся в седле, что, глядя на него, ей сделалось дурно. Месье Жилу остановился вместе с ней и, казалось, не собирался уходить. Юлианна опустила глаза и увидела свои ляжки. Затем перевела взгляд на месье Жилу. Даже он был стройнее ее. Она рядом с ним высилась каким-то нордическим бастионом. Не человеческое тело, а крепость! От этой мысли она снова почувствовала голод. Ей очень хотелось что-нибудь съесть. Она подняла взгляд и увидела, что господин Жилу рассматривает ее. Он глядел на нее и улыбался.

– Думаю, что сегодня тебе на оставшуюся часть дня нужно взять выходной, – сказал он. – Съезди куда-нибудь погулять. Осмотрись в городе.

Юлианна взглянула на него с удивлением:

– А как же Гийом?

– Поручу присмотреть за ним кому-нибудь из девушек, которые работают на конюшне.

Он дружески подтолкнул ее туда, где стояла машина. Юлианна нерешительно двинулась к ней, открыла и села на сиденье. Затем поглядела в сторону конторы. Может быть, она поступает нехорошо? Проявляет непослушание? Месье Жилу по-прежнему улыбался. Он энергично помахал ей рукой. Нет, месье Жилу сам разрешил. Юлианна перевела взгляд на ключ и осторожно вставила его в зажигание. Затем развернулась и поехала в сторону Парижа.

Она ведь приехала затем, чтобы посмотреть Париж. Не какой-то сонный городишко за третьей излучиной Сены, а одиннадцатимиллионную столицу, чей пульс бьется мощно и где по уличным артериям текут толпы населения. Юлианна постояла перед собором Парижской Богоматери, лицом к лицу с живущим кипучей жизнью городом. Ощущение было почти болезненное. По достопримечательностям у нее уже все отработано, они сфотографированы и отмечены крестиками. Конечно, осталось еще много других, но последнее издание «Путеводителя», написанного ее отцом, лежит у нее в комнате, на вилле месье и мадам Жилу. У Юлианны нет с собой ни карты, ни описаний. Поэтому она пустилась бродить куда глаза глядят. Она шла по набережным, окаймленным голыми деревьями, черневшими в мягком свете, мимо терпеливо ждущих продавцов, достающих из зеленых ящиков подержанные книжки, захватанные чужими пальцами и надписанные фамилиями исчезнувших владельцев. Она провожала взглядом проплывающие катера, за которыми расходилась водяная дорожка. Плеск набегающих волн отдавался под мостами тихим вздохом. Через дорогу от набережной располагались уличные кафе под красными маркизами, неотличимо похожие одно на другое, потому что в этом городе все столики кафе были круглыми, все стулья – с плетеными пластиковыми спинками, все музыканты играли одни и те же мелодии, а дамы вышагивали по тротуару, как на подиуме. Все это Юлианна уже видела раньше. Она видела это уже задолго до прибытия в аэропорт «Шарль де Голль», задолго до того, как в день приезда отметилась у стойки портье и получила номер в отеле «Эсмеральда». Из года в год от отца приходили открытки и крупнотиражные проспекты с теми же видами. По примеру отца Юлианна тоже запаслась целой стопкой открыток и теперь села с ними в кафе. Там она занялась сочинением бодрых весточек, с краткими отчетами о своей жизни и изложением дальнейших планов. Реальная жизнь таит зародыш художественного сочинения, а в таком ракурсе даже грустные вещи выглядят чем-то приятным. До сих пор она ни разу никому не писала. Да и о чем было рассказывать? О долгих часах, проведенных в домашней работе? О своих неудачах и обидах? О том, как она все время делает грамматические ошибки? Только сейчас она смогла сесть за письма. В открытках не сообщают о поражениях. В открытках пишется о том, как все у тебя здорово. Открытки – это большие барабаны, это фанфары, которые должны вызывать зависть и тоску по дальним странам. Юлианна написала шесть открыток и отправила их в тот же день.