class="p1">Надо было видеть его глаза, когда я пальцем указала вниз, какую именно и где. Папа тоже был ошарашен и вывел его курить на балкон. И не откладывая дело в долгий ящик, на второй день пребывания дядя Петя с папой отправились в больницу.

А потом мне было стыдно. По моей глупости Петя потом целую неделю от боли скулил с утра, когда ходил в туалет. И снова на перевязки и по больницам. Мама предложила его сама перевязывать, но Петя страшно смутился и сказал, что лучше он в поликлинику сходит. Но мне никто не говорил, что же у него болело. И болячки больше не было, сколько я не смотрела.

– Дядь Петь, а я у Ксени на чердаке нашла журналы с тетками голыми, – надо было видеть в этот момент его, он был помидорно-красный, – у папы тоже есть такие в вагончике, только девки там, в купальниках и наклеены на потолок. Петя прижал руку к животу, – но мне понравились рисунки в конце, как они называются?

У него как будто отлегло от сердца:

– Комиксы, тебе понравились комиксы? Хочешь, я тебе буду прислать их с каждой страны, где буду?

– Хочу, а еще жвачки, хорошо? – я уже предвкушала, что я смогу со всем этим богатством сделать, если он действительно выполнит свое обещание.

– Только никому не говори, что ты смотрела те журналы и что они вообще там есть.

Да не вопрос, я и так никому не сказала. Но меня жутко волновал вопрос, что же у него такое болело и что за операцию сделали, еще и так быстро.

– А стоит ли говорить? Ведь ты все равно не поймешь, но я отвечу. Фимоз, делали операцию по обрезанию. Не спрашивай – как!

Глава 25. Гены бабушки Ксени и жвачка

Рассудив, что 100 штук я сама вряд ли сжую, а эта коробка жвачек как сундук с сокровищами, я выменяла оставшиеся 50 штук у брата, за котлеты, которые мама старалась в меня запихнуть. Ну да, я питалась неделю только гарниром, а котлеты хомячил брат, пока она не видела.

И я стала обладательницей целых 150 штук, я царь горы! Их не было в продаже, а если завозили в хлебный магазин советские пластинки «Апельсин» – то полшколы срывалось с уроков, включая и учителей. А у меня из разных стран и все – разные!

Для начала с Ленкой мы по половинке попробовали все 10 видов – ведь надо было знать, что предлагаю и с каким вкусом. Потом пришло в голову, что они намного дороже, чем пресловутый «Апельсин» и с долгими мучениями была выведена цена – как за одну булку хлеба – 20 коп. Апельсин стоил 10 копеек за 5 штук в упаковке. Почему?

А я подумала, что каждый может ходить за хлебом, дают ребенку обычно 1 монету в 20 копеек и ее «якобы» можно потерять. Все! Жвачка твоя! А мои – 30 рублей чистой прибыли. Я ошибалась. Можно было продать и дороже. Но кто же знал, что спрос настолько превышает предложение…

Это была моя первая в жизни спекуляция с целью обогащения. Треть родительской зарплаты, заначку мою обнаружила мама.

– Ах, ты, блядь такая! Ты снова воруешь? Где ты взяла такую сумму? – мать накинулась на меня с кулаками. В ход пошли тапки с резиновой подошвой, ремень, пощечины.

От обиды у меня перехватило горло, начали душить слезы, но я упорно молчала. Но как я ее ненавидела в эту минуту и хотела убить, мои глаза сузились, я вложила всю ненависть и кинула в мать. Я почувствовала, что что-то происходит, у нее резко опустились руки, она начала заваливаться на бок.

– Мать, ты чо? Ээээ, ты не падай так…

Папа подхватил ее и посадил в кресло, а мама с испугом смотрит на меня:

– Убери от меня эту ведьму! Своими зелеными глазищами как зыркнула, у меня от страха ноги подломились… Пшла вон отсюда… Сука!

Слышно было, что мать жалуется на меня и показывает мои деньги, говорит, что я воровка и дрянь, пусть он сам со мной разговаривает.

– Дочь, откуда деньги?

– Это, мое! Я заработала! Отдай, – пытаюсь выхватить из его рук купюры.

– Как?

– Помнишь, дядя Петя жвачки нам с Ванькой привозил. Так вот, я у Ваньки выменяла и в школе продала по 20 коп за штучку. Один даже пацан на 10 рублей купил – вон они красненькие, отдельно.

– А зачем тебе столько? Это же много!

– Я к бабе Тоне и баб Ксене хочу летом поехать, подарки сделать и мороженным Юрку с Гошкой угостить, ведь мы же с Севера, деньги тут лопатой гребем…

Хохот стоял оглушающий! Деньги мне папа все же отдал, а 10-ку отложил на самый верх шкафа – со словами:

– Коммерсантка – спекулянтка ты моя!  – прям как бабушка Ксеня. Мало того, что внешне похожа на нее, так еще и приторговываешь. Эти деньги ни в коем случае не трать. Их возьмешь, когда реально нужно будет на дело. Я кладу так, что никто кроме тебя и меня не будет знать, что они тут лежат…. Даже мама. Запомни – только если дело будет касаться жизни и смерти.

Глава 26. Дашка-осьминог и Сережка Ташин

А вы видели «амурчиков» на росписях в церквях?

Значит видели! Вот такой и был Сережка Ташин. В завитушках белокурых волос, с пшенично-радужным отливом запутавшегося солнечного зайчика. И нескончаемые ресницы, окружающие небесно-голубую бездонность глаз.

И Дашка-осьминог. Угольно-вороново-черно-фиолетовые волосы парика и неимоверная грация в движениях. Дашка с двух лет была отдана в балет, но, когда болезнь ее достала окончательно – занятия хоть и закончились, но грация осталась. Парик, как она рассказала – это ее собственные волосы, остриженные еще до начала лечения.

Сережка был из семьи сильно пьющих многодетных алкоголиков, но по воле случая, живущих в «генеральском» доме, в моем доме. Квартиры в нашем доме давались только номенклатурным работникам и сильно большим начальникам среднего звена топ-менеджмента.

А вот семья Даши это «заоблачное нечто». Мама – зам губернатора (ну это по нынешним регалиям) по медицинским вопросам, папа самый главный казначей. Точнее я Вам сейчас все равно не скажу – ну не интересовал меня тогда мир взрослых. Жили они в собственном доме, посреди города, дом был полная чаша.

Дашка была больна – рак. В худшей его форме – неоперабельный рак головного мозга. С метастазами. Вот почему я «видела» осьминога-спрута