на крейсере «Слава» мы попали в жесточайший летний шторм. Крейсер швыряло как щепку, и все курсанты, за редким исключением, укачались в лежку. Носовая часть крейсера вздымалась над волной, зависала на мгновение и с большой скоростью рушилась вниз. Как раз в момент движения корпуса вниз возникало приторное чувство на дне желудка и казалось, что весь твой организм стремится вывернуться наизнанку и догнать ныряющий вниз корпус крейсера.

Старпом «Славы» дал указание распределить курсантов по отсекам и потребовал докладов о состоянии междудонного пространства крейсера, на предмет наличия течи воды. Приходилось в паузе между волнами стремглав бросаться по вертикальным трапам вниз, протискиваться в узкие лазы попадая в придонное пространство, и в тусклом свете ламп, осматривать влажные, сочащиеся конденсатом, броневые плиты корпуса. Затем бросок обратно вверх и доклад.

Работа была, очевидно, не нужной, но требовала значительного напряжения сил, поэтому качка отошла куда-то на второй план и мы меньше укачивались.

Практика на крейсере шла своим чередом…

В один из дней, когда мне обязательно надо было уволиться, по рейду объявили штормовое предупреждение «Ветер -1», и увольнение с кораблей личному составу и нам, курсантам, запретили. Сама Природа стала у меня на пути!

Что я предпринял, чтобы уволиться, не буду описывать. Но я получил увольнительную на берег и был единственным курсантом на баркасе, который шел с офицерами на Минную стенку, в город. На мне была белая форменка с двумя курсовками, хотя мы формально еще не были второкурсниками, но до окончания практики осталось всего две недели в морской пехоте, и все мы — второкурсники, убеждал и оправдывал я сам себя, пришивая две курсовки на рукав белой голландки. Офицеры на баркасе не обратили на две мои курсовки никакого внимания. У корабельных офицеров совсем другой угол зрения, чем у строевых офицеров «Системы».

Крейсерский баркас, переваливаясь с борта на борт, шел по вспененной воде Северной бухты. С баркаса были хорошо видны причалы Инженерной пристани, Северной пристани, а за ними вдали белели развалины Константиновского равелина.

Оглянувшись, я бросил взгляд назад, в глубину бухты, где виднелось длинное здание нашего училища, расположенное на высоком берегу бухточки с необычным названием — Голландия. Наверное, его дали в память о голландских корабелах или купцах… Кстати, именно поэтому иногда наше училище называют «Голландия», а курсантов — «голландерами».

Баркас повернул и прошел мимо Павловского мыска, качка уменьшилась. Мы шли в Южную бухту к Минной стенке. Минной стенка называлась с дореволюционных времен, когда к ней швартовались миноносцы, а теперь она служила пристанью, куда доставляли увольняющихся на берег матросов с кораблей, стоящих на рейде.

С крейсера мы убыли в полк морской пехоты. Там практика началась с утреннего марш-броска под палящим солнцем по выжженной степи, с полной выкладкой на два километра.

Обратно еле доплелись, и завтрак уже не лез в горло, но надо было продержаться. Зато постреляли мы в морской пехоте сразу на все пять лет вперед. Патронов не считали и не жалели.

В морской пехоте несколько раз отрабатывали метание учебной гранаты и один раз — боевой. …Разрыв, цоканье осколков, сотрясение земли, ощущаемое в окоп, — все это произвело должное впечатление.

Жутковато прошла обкатка нас, молодых и зеленых, танками. До сих пор помню то подсасывающее ощущение внизу живота, когда, сотрясая землю, на тебя, сидящего в окопе, движется, грохоча и жарко дыша дизельным перегаром, махина танка. Окоп сразу стал узким и жалким укрытием. Втягиваешь голову в каске в плечи и сжимаешься весь, стараясь превратиться в «точку». Тело танка закрывает солнечный свет, его тень надвигается неотвратимо и неумолимо, за шиворот летят комья сухой земли, и, кажется, сейчас эта махина сползет в окоп и раздавит тебя, как таракана, даже не заметив.

Незабываемое впечатление!

На этом первый курс заканчивался…

Курсантский фольклор, через десятилетия донес нам стихи курсанта Каспийского училища, написанные в 1948 году и удивительно точно передавшие особенности нашей жизни, жизни курсантов первого курса даже спустя 20 лет после написания стихов.

I курс

Сначала острижены, службой унижены, строгостью выжжены.

И не любящие, вечно стоящие, вечно ходящие, вечно бегущие,

В город хотящие и не идущие.

Вечно голодные, злые, несмелые и благородные и неумелые.

Ничего не изменилось! Надо сказать, что в «Системе» курсантов первого курса называли «без вины виноватые». Как это точно!

В отпуске основное времяпрепровождения — пляж, пляж и еще раз пляж…

У нас, у курсантов, отпуск уже начался, а у моего друга Студента, который учился в медицинском институте в соседнем городе, еще шла учеба. Я приехал к нему в мединститут.

Меня снабдили белым халатом, белой шапочкой, и я, за компанию, поприсутствовал со студентами-медиками на лекции и практических занятиях по гистологии, наблюдая в микроскоп и зарисовывая строение каких-то клеточных структур. Я неплохо рисовал, и мой рисунок быстро разошелся по рукам студентов-медиков как образцовый.

Последним в тот день было занятие в анатомическом театре. Студент потащил меня туда. Я с бодрым видом пошел, но как только в нос ударил запах формалина, каюсь, не смог пересилить отвращение, не смог преодолеть себя и приблизиться к препарированному трупу. Да, медик из меня никудышный…

После занятий побывал в общежитии студентов, вспомнив незабвенные «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова с их общежитием имени Бертольда Шварца, а вечером хорошо посидели, отметив нашу встречу в модном студенческом кафе.

В июле 1969 года наши газеты и телевидение без особых восторгов сообщили, что после нескольких облетов, американские астронавты наконец высадились на Луне. Запомнилась статья в одной из газет, где говорилось, что освоение лунной поверхности дистанционно управляемыми аппаратами дешевле, целесообразнее и правильнее, чем посылка туда человека.

Хотя где-то в глубине души ощущалась горечь: «Жаль, что не наши». Но все равно первое время как-то странно было смотреть на Луну, зная, что по ней ходили люди.

В кинотеатрах нашего приморского города зрители хохотали над приключениями Юрия Никулина и Андрея Миронова в фильме «Бриллиантовая рука». А дурашливая песенка про зайцев «А нам — все равно!..» мгновенно стала популярной в народе. Нашему народу, по-моему, всегда импонировал «пофигизм».

Как водится, побывали в походе на Южном берегу. Добирались правда не пешком, а часть пути проделали в душном, пахнущем бензином, битком набитом людьми, рюкзаками и палатками «львовском» автобусе, с завистью наблюдая за обгонявшими нас сверкающими экспрессами «Икарус-Люкс»…

Во период отпуска время летело незаметно изредка вспоминалась «Система», но как-то в тумане, и к ней пока не тянуло. Но к концу отпуска «Система» все чаще стала вспоминаться.

В отпуске перспектива