нам не нужен. Но остается одна очень важная и сложная проблема — детектор. Вы, Сандра, знакомы с этой штукой?

— Да, — кивнула она, — я умею его обманывать. Когда погиб маэстро, меня проверяли. Я им вместо мыслей подавала одну из моих любимых мелодий.

— А что вы скажите по поводу браслета? — спросил он.

— Нам надо что-то придумать очень правдоподобное, — ответили она, размышляя вслух. — Потерян, но как? Похитили. Когда? Как? Дари, у вас есть какие-либо идеи?

Идей было маловато.

— Зачем надо было выносить браслет из дома? Для того, чтобы его потерять? Глупо. Зачем он нужен похитителям, если он сломан и чужой? — он задавал себе вопросы и не находил ответы. Дурацкое состояние ощущается, когда задачу надо решить, а решения нет.

— Что обычно делают в таких случаях? Делают вид, что задачи вообще не было. То есть ничего не надо делать. Положить браслет на место в шкатулку, — он восхитился и испугался наглости такого предложения и некоторое время не решался об этом ей сказать.

— Мы положим его обратно в шкатулку, — несколько торжественно объявил он.

— Дари, а что я отвечу им на их назойливые перекрестные вопросы? — изумилась она.

— Ответ может быть только один — браслет в шкатулке, а что там у вас случилось в системе, в этом вашем электричестве я ничего не понимаю, — произнес он твердо и окончательно.

Теперь он, наконец-то, успокоился, удобно расположился в кресле рядом с Сандрой и не спеша рассказал ей свою историю. О своих способностях он говорил вскользь, как бы не обращая на них внимания, пытаясь не пугать ее своим даром. В тот же вечер он перебрался на чердак.

* * *

Зима была уж на исходе,

Картуз достал свой лицеист,

Цилиндры появились в моде,

Играл на флейте гармонист.

Простить, забыть ему хотелось

Печаль, обиду и судьбу.

Ему, конечно, натерпелось

За всю мелодию свою.

Ругали все кому хотелось,

Потом хвалили, толку что?

Не ценим, что у нас имелось

И плачем, потерявши все.

* * *

Он лежал на голом, грязном матрасе, и мысли уже который час не давали ему заснуть:

— Чего или кого он боится? Зачем прячется? Вот уже почти полгода он скитался, нелегал. И что дальше? Превратиться в социального странника? Сдаться комитету? — Ответа он не находил. Сомнения, нерешительность не давали ему успокоения. — Не с кем было это обсудить. Все вокруг чужое, опереться не на кого.

Сон свалил его внезапно, тревожный, неглубокий. Шорохи и какие-то звуки до утра не давали ему расслабиться. Чуть забрезжил рассвет. Он открыл глаза. Кардинал сидел напротив и не мигая смотрел на него. Было видно, что он голоден. Впалый живот и ребра, проступающие по бокам, указывали, что он голодает уже несколько дней. Кот несколько раз облизнул свой нос и в ожидании еды продолжал смотреть на него не мигая.

Неожиданно послышались шорохи у двери, кто-то снаружи пытался ее открыть. Послышались голоса:

— Открывайте, проверка департамента, — жесткий мужской голос повторил требование. В дверь стали твердо и ритмично стучать.

Он быстро встал и, еще не зная, как ему действовать, оглядываясь, машинально отходил от двери в дальний угол чердака. Кот, опередив его, прошмыгнул к стене и, как бы приглашая его идти за собой, вертел головой, указывая, куда им надо стремиться. В стене, обшитой грубыми досками, имелась щель и, отжав пару досок, он оказался в узком помещении со старой деревянной лестницей, ведущей вниз. Через минуту они с котом оказались на улице и быстро растворились в сером зимнем утре.

Он шагал по тротуару уже несколько минут. Погони не было. Кот незаметно исчез. Бесцельно бродить по городу ему не хотелось, он сел в вагон городского пумпеля и решил проехать несколько остановок, спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. А ситуация требовала кардинального решения.

Его опять вычислили. Сандра? Это Сандра, подумал он. Но это все потом. Главное, что дальше?

Вагон был почти пустой. Под мягкое покачивание думалось хорошо. Мысли не путались как накануне:

— Что он может? Внушать другим свои мысли, заставлять людей действовать, как он хочет. Он может быть невидимым для других. Он обладает сверхспособностями.

Имея такой дар, он до сих пор прячется и трусит. Стыдно, молодой человек, стыдно, — говорил он сам себе, — я сверхчеловек!

Он вспомнил, что говорил ему ветеран в ту последнюю их встречу:

— Надо сделать добро. Надо делать добро. В этом счастье. Даже когда кажется, что это зло. Иначе его дар никому не нужен, даже для себя он не нужен.

Он встал и решительно двинулся к выходу. Двери вагона открылись, и милая седая старушка вкатила в вагон инвалида на коляске, юношу лет шестнадцати. Он машинально взглянул на мальчика, чуть коснулся его головы и сразу увидел, понял причину его недуга. Старушка испуганно посмотрела на него, когда он ладонями рук пытался что-то сдвинуть поверх головы инвалида. Мальчик-юноша чуть вскрикнул и осторожно поднялся из коляски. Старушка ойкнула и бросилась к юноше. Они настороженно и удивленно смотрели на него, а он, дождавшись следующей остановки, быстро вышел и не оборачиваясь спустился вниз по лестнице к тротуару одной из центральных улиц города.

Инвалид детства

Во двор, где ватага пацанов играла в свои мальчишеские игры, выходил мальчик постарше ребят года на три-четыре. Он не мог участвовать в их играх из-за болезни. У него был поврежден позвоночник, и все его туловище было зажато в плотный корсет. Он стоял прислонившись к стене дома и наблюдал за играми других. Иногда мальчишки, зная, что он не может бегать и вообще быстро двигаться, задирали его, цапали за одежду, дразнились, увертываясь от его ответных действий. Когда уж очень сильно они его обижали, он с большим трудом неуклюже приседал, поднимал камень и пытался попасть им в обидчика.

Это было давно, в далеком детстве. Он вспомнил, какое злое лицо было у обиженного, а у мальчишек, задиравших его, появлялся страх. Они боялись его камешков. Он тоже его побаивался, хотя сам его никогда не задирал и тайно его жалел. Но мальчишеская стайная солидарность не позволяла ему с ним подружиться.

* * *

Номер гостиницы ему понравился, здесь было удобно и уютно. Поселиться здесь ему не стоило большого труда. Его легенда состояла в том, что все, кто его размещал в гостинице, считали его работником аппарата южного города и сообщать о его проживании ввиду его особой миссии никому из органов не должны.