— Странно, но он еще работает, — сказал он, возвращая шкатулку Сандре.

— Я в этой электронике ничего не смыслю, — сказала она немного смущенно. — Вы, Дари, уже знаете, я всю жизнь занималась только музыкой.

— Да, я понимаю, его снимали, конечно, не при вас, то есть не в вашем присутствии, — сказал он весьма равнодушно.

Эта тема ей была неприятна, и было заметно, что Сандре хотелось поговорить о чем-либо другом.

— Я прошу прощения, — сказал он. — но все таки, что означает ваша фраза: «он погиб»? По документам это был сердечный приступ. Вы, дорогая Сандра, считаете, что ваш муж, — он остановился, подбирая нужные слова, — скончался по другой причине?

— Да, Дари у меня есть веские причины не доверять официальным данным. Во-первых, он никогда не жаловался на сердце, во-вторых, был молод и крепок, ему не было еще и сорока, и в-третьих, в тот трагический вечер, после концерта его вызвали и увезли в департамент наставлений, и больше я его в живых не видела, — она сильно разволновалась, губы ее дрожали, она еле сдерживала слезы.

Ему очень хотелось чем-нибудь утешить эту симпатичную женщину, и он ничего путного не смог придумать, как сказать:

— Успокойтесь, дорогая Сандра, время все лечит.

Он поцеловал ей руку. Сандра была ему благодарна. В этот вечер они долго не расставались. Обсуждая, что можно предпринять — отомстить? Забыл? Бороться? Как мстить? Как бороться? С кем? Ничего конкретного, кроме фантазий не получалось. И у него, имея такой дар, выходило что-то мелкое, одномоментное и главное — злобное. Получалось только одно — забыть или простить. Но это-то и было самым сложным.

* * *

Зимний иней лег на ветки,

Тихо, все кругом бело.

Гармониста ищут детки —

Флейту снегом занесло.

Лиц веселых и улыбок

Уменьшается число

Разгребают снег пушистый,

Руки стынут — ведь мороз.

Здесь и там прошлись — все чисто,

Покраснел уже весь нос.

Вдруг мальчонка неказистый

Скромно дудочку поднял —

Это что ли для флейтиста?

Я ведь первый увидал.

Мне награду нужно срочно,

Я совсем не эгоист.

Пусть хотя бы и заочно.

Мне сыграет гармонист.

* * *

А потом Сандра сильно простудилась и долго, недели четыре, болела. Он ухаживал за ней. Приходилось и кормить, и подавать лекарства, встречать и провожать докторов, добывать еду. Пришлось надеть сломанный браслет, кое-как залепив перекушенную часть. При высокой температуре Сандра иногда бредила, что-то бормотала непонятное, то ли о нем, то ли о маэстро, часто повторяя одни и те же слова — «не трогайте его, не трогайте». Дежуря у ее постели, в полудреме ему во сне часто приходил ветеран-старичок со своим извечным вопросом:

— Что такое счастье? Какое оно? Бывает ли счастье без горя? Бывает ли горе без счастья? — И уходил по-старчески кряхтя куда-то далеко, куда ему самому хотелось бежать. Но как бывает во сне, что-то хочется сделать, а не можешь, наблюдаешь и не можешь пошевелиться, пока не проснешься.

* * *

В тот день зимняя погода преподнесла сюрприз — с утра шел густой, мокрый снег, к обеду превратившийся в мелкий, моросящий дождь. Низкая облачность дождевым туманом окутала все вокруг. Было мрачно и сыро. Серые тени пешеходов монотонно продвигались по тротуарам.

Он, накрывшись капюшоном, торопливо шагал в очередной раз за едой. Привычка остерегаться слежки и опасных случайных встреч выработала в нем правило — оценивать как можно дальше вперед трассу движения и осматриваться каждые пятьдесят метров пути. Казалось, что в такую погоду можно было ослабить бдительность, но он знал, что это ошибка, и продолжал двигаться в привычном ритме.

У самой двери пункта выдачи еды чья-то твердая рука опустилась сзади ему на плечо, и он услышал:

— Прошу предъявить браслет для проверки.

Дверь перед ним открылась, на пороге обозначились двое одинаково одетых, крепких мужчин. Он мгновенно догадался, что сзади и спереди работают опытные профессиональные ребята. Решение необходимо было принимать быстро. Он приподнял левую руку, показывая свой браслет, и одновременно мысли его сконцентрировались только на одном:

— Они не должны меня видеть, меня здесь нет.

Рука на его плече ослабла и исчезла. Он увидел, что эти двое у двери, оглядываясь вокруг, как-то странно ощупывают руками воздух. Плавно, чтобы никого не задеть, он боком приблизился к стене и, прижавшись к ней спиной, стал медленно отодвигаться от задержателей. Старший из них отправил двоих назад в помещение, а тех, что были сзади, направил в разные стороны вдоль тротуара. Сам же по спецфону стал тихо докладывать кому-то о случившемся. Последнее, что он услышал, находясь от старшего уже в метрах пяти, это слово:

— Отбой, — старший вопросительно повторил его дважды.

Завернув за угол, он энергично зашагал к дому и подумал:

— Похоже, еды он сегодня не достанет.

Сандра уже немножко вставала, потихонечку поправлялась. Взволнованно встретив его, она спросила:

— Дари, что-то случилось? Ты так быстро вернулся?

Сегодня она была как-то особенно симпатична. После болезни лицо ее стало еще более утонченным. Только печальные серые глаза говорили о какой-то глубокой грусти, не проходящей уже долгое время.

— Сандра, у меня сегодня пытались проверить браслет. Мне повезло, я вывернулся, — ответил он. — А по сути, была вероятность быть задержанным со всеми последствиями, из этого вытекающими.

Она искренне испугалась.

— Что же теперь? Что же теперь нам делать? — она сказала «нам», и ему стало ее бесконечно жаль.

— Что делать, что делать… — повторил он, уже зная ответ и, стараясь успокоить ее, равнодушно сообщил:

— Мне придется перебраться на чердак. Находиться у вас очень опасно.

— Очень жаль, что так получилось, — сказала она, — это я во всем виновата и этот дурацкий браслет. Зачем я только оставила его у себя? Теперь и с ним надо придумать, что делать? Они вас, наверное, вычислили по браслету. И все-таки, дорогой

Дари, что вы такое натворили? Почему оказались на чердаке? Вы позволите мне быть такой любопытной? Я раньше никогда, вы знаете, не задавала вам таких вопросов. Да и теперь, вы вправе не отвечать мне, если сочтете не нужным давать мне ответ.

Она села в кресло и покорно стала ждать. Он внимательно смотрел на нее, пытаясь прочитать ее мысли, — она думала только о нем и иногда он слышал один и тот же мотив грустной флейты с фортепиано. Выдержав длинную паузу, он сказал:

— Браслет, как улика,