спартанцам в тыл. Еще немного — и они были бы перебиты все до последнего. Но Клеон и Демосфен предпочитали доставить пленников в Афины. Снова был выслан глашатай, который предложил окруженным сдаться. В ответ большинство их опустило щиты к ногам и принялось размахивать руками — в знак согласия. Лакедемоняне хотели только, чтобы афиняне позволили им спросить совета у начальников в главном лагере, на берегу. Афиняне никого из осажденных не выпустили, но сами вызвали уполномоченных из главного спартанского лагеря. После долгих колебаний те объявили, что гарнизон Сфактерии вправе решать свою судьбу сам. Осажденные посовещались и выдали оружие.

На другое утро победители воздвигли трофей. Это слово (буквально — „обращение врага в бегство“) означало у греков памятник, который победитель оставлял на поле битвы (а в случае морского сражения — на берегу) и посвящал богам, даровавшим победу. Трофей представлял собою груду оружия, снятого с убитых и пленных; нередко „трофейное“ оружие развешивали по стволам деревьев. Морской трофей составлялся из носовых и кормовых частей потопленных судов. В память о больших победах, принесших обильную добычу, трофеи воздвигались близ общегреческих святилищ (например, в Дельфах). Это были уже статуи или целые „мемориальные комплексы“ с посвятительными надписями, многие из которых и тогда, и в более поздние времена шокировали сторонников греческого единства, читавших: „Афиняне — по случаю разгрома коринфян“ или: „Брасид и аканфяне — по случаю разгрома афинян“.

Тела убитых были погребены. С честью похоронить своих павших — первый долг полководца; и столь же обязательный долг — выдать побежденным трупы их товарищей, оказавшихся во власти победителей. Это было одно из древнейших, освященных религией требований международного права. Вот и теперь спартанцы прислали глашатая (парламентера), и он увез с острова сто двадцать восемь погибших бойцов. Какое значение придавали древние греки последним почестям, причитавшимся павшему воину, свидетельствует невероятная, по сегодняшним понятиям, история командующих афинским флотом в битве при Аргинусских островах (406 год). То был один из самых блестящих успехов афинян за все время войны, но победители понесли тяжелые потери. И вот, вернувшись в Афины, командующие не только не получили никаких наград, но оказались под судом и были приговорены к смерти. За что? За то, что не подали помощи тонувшим и НЕ ПОДОБРАЛИ ТРУПЫ, ЛИШИВ ИХ ПОГРЕБЕНИЯ. Как ни оправдывались обвиняемые, ссылаясь на разразившуюся внезапно бурю, народ их оправданий не принял.

Пленных лакедемонян доставили в Афины и заключили в оковы, постановив, что в случае нового спартанского вторжения в Аттику они будут перебиты. Таким образом, они превратились в заложников. С обычными пленными обходились намного более жестоко: либо сразу продавали их в рабство, либо запирали в каменоломнях, а под конец войны, когда взаимное озлобление достигло предела, случалось, что отрубали правую руку или даже казнили всех поголовно. Вот как томились пленные афиняне в сицилийских каменоломнях: „...Громадное множество людей (около 7000), скученное в глубокой и тесной яме, сперва страдало от солнечного жара и невыносимой духоты; потом, когда жар сменился холодом осенних ночей, пошли опасные болезни. Все отправления совершались тут же; тут же громоздились и трупы умерших от ран, от зноя и стужи, от болезней, а потому зловоние стояло нестерпимое. Заключенные страдали также от голода и жажды, получая по кружке воды и по горсти муки на день“ (Фукидид).

Едва ли можно предполагать, что участь сиракузян, случайно захваченных афинянами на море и брошенных в каменоломни Пирея, была счастливее.

Лакедемоняне неоднократно посылали послов в Афины для переговоров о возврате пленных. Вдобавок их очень тревожил вражеский гарнизон в Пилосе, составленный из воинов, которые говорили на том же дорийском диалекте, что сами спартанцы. Тем легче было им устраивать набеги, опустошая поля и грабя дома крестьян. Мало того: в Пилос начали стекаться илоты — государственные рабы спартанцев, — а это уже грозило серьезными внутренними потрясениями. Афиняне же, со своей стороны, все прекрасно учитывали и требовали новых и новых уступок.

Летом следующего, 424, года лакедемоняне отправили сильную экспедицию на север, к Фракийскому побережью. Во главе экспедиции стоял Брасид (упоминавшийся выше герой сражения при Пилосе), талантливый полководец и политик. Он действовал очень успешно, покоряя города — и союзные Афинам, и независимые — силою то оружия, то дипломатии. Северный театр военных действий постепенно становился главным, тем более, что Фракия поставляла корабельный лес, потеря которого была для морской державы смертельной угрозой. Осенью 422 года Клеон отправляется туда лично, надеясь поправить уже давно неблагоприятное для афинян положение и рассчитывая, возможно, на такой же скорый и внезапный успех, какого добился на Сфактерии. Поначалу счастье, действительно, ему улыбалось, но, спустя всего месяц, он погиб при заведомо безнадежной, авантюристической попытке отнять у врага город Амфиполь. Афинян и союзников в этой битве пало около шестисот, пелопоннесцев — всего семеро, но среди них был Брасид.

Это сражение оказалось решающим для обеих сторон. Афиняне терпели неудачи уже третий год подряд и начинали опасаться массового отпадения союзников. С другой стороны, гибель Клеона лишила „партию войны“ ее вождя и самого энергичного и авторитетного деятеля. Спартанцы по-прежнему стремились освободить своих пленных, по-прежнему страдали от набегов из Пилоса и боялись восстания илотов; не были они уверены и в некоторых союзниках на самом Пелопоннесе — и вполне обоснованно; наконец, приступая к войне, они рассчитывали сокрушить врага за какой-нибудь год-другой, но уже давно поняли, что просчитались.

Брасид в Спарте играл ту же роль главы „военной партии“, что Клеон в Афинах, и его смерть облегчила мирные переговоры, которые и завершились благополучно в апреле 421 года. Все захваченное силой — люди, земли, города — подлежало возврату, иными словами, восстанавливался „статус кво“. Мир был заключен сроком на пятьдесят лет, но уже в 415 году нарушен фактически, а в 414 — и формально (прямым нападением афинской эскадры на прибрежные владения спартанцев). По сути же дела, состояние всеобщей вражды и подозрительности, взаимные интриги и вооруженные столкновения между греками не прекращались вовсе.

Прежде чем обратиться к событиям второй половины Пелопоннесской войны, полезно хотя бы немного пополнить те отрывочные сведения о военной организации и военном искусстве, которые приведены выше.

Тактика сухопутного боя находилась еще в зачаточном состоянии. Звучала труба, и весь строй гоплитов бегом устремлялся вперед, чтобы поскорее преодолеть открытое пространство, простреливаемое вражеской легкой пехотой, и чтобы набрать разгон для первого (и часто решающего) удара копья. Во время рукопашной старались сохранить порядок в рядах, но, как правило, безуспешно: общая битва быстро распадалась на отдельные поединки. И лишь спартанцы,