Промчавшись по коридору, она влетела в первую попавшуюся комнату. Это была спальня – широкая кровать с резной деревянной спинкой, низкий комод, платяной шкаф…

Много лет назад, когда Надежда была еще не замужней домохозяйкой с инженерным складом ума и авантюрными наклонностями, а хрупкой девочкой с двумя косичками, она, как и все, любила играть в прятки. Должно быть, с тех далеких времен у нее остались какие-то инстинкты, и первым ее побуждением было – спрятаться в шкафу.

На одну секунду она застыла в растерянности, представляя, как глупо это будет выглядеть, но тут хлопнула входная дверь, и голоса донеслись уже из коридора.

Отбросив всяческие сомнения, Надежда открыла шкаф, юркнула в него и тихонько закрыла за собой дверь.

Шкаф был большой и просторный, так что в нем было вполне достаточно места для Надежды Николаевны с ее несколькими (не будем уточнять) лишними килограммами.

В шкафу пахло пылью и еще чем-то довольно приятным. Принюхавшись, Надежда Николаевна узнала запах лаванды. Она и сама раскладывала по шкафам пакетики с лавандой – и от моли помогает, и пахнет хорошо.

Однако, кроме запаха пыли и лаванды, было еще что-то трудноуловимое…

Прямо перед лицом Надежды висел мужской костюм. Приличный костюм, итальянский. Она его немножко подвинула, чтобы удобнее расположиться, уткнулась лицом в рубашку…

И вдруг услышала вздох.

Она замерла, мгновенно с ног до головы покрывшись испариной, и прислушалась.

Вроде бы все было тихо.

«Ну да, конечно, послышалось, – подумала она. – Кто здесь может вздыхать?»

Надежда Николаевна осторожно отодвинула рубашку, невольно опустила глаза…

И увидела брюки. И еще ботинки.

Допустим, брюки вполне могут висеть в платяном шкафу. Но вот ботинкам здесь совсем не место. Их обычно держат отдельно от одежды, хотя бы в другом отделении шкафа.

Но самое главное – брюки и ботинки были не сами по себе.

Они были надеты на мужские ноги.

– Мама… – прошептала Надежда, чувствуя, как по ее спине ползут тысячи ледяных мурашек. – Мама, я сейчас умру…

Однако мама Надежды никак не могла прийти ей на помощь: она в это время занималась собственными делами и к авантюрным наклонностям своей давно уже взрослой дочери относилась крайне неодобрительно.

Так что Надежде приходилось надеяться только на себя.

И в первую очередь – признать очевидный, хотя и невероятный факт: в шкафу она была не одна.

– Кто здесь? – прошептала она дрожащими от страха губами.

– Тс-с-с! – прошипел ей в ответ таинственный незнакомец.

Действительно, сейчас был не самый подходящий момент для разговоров. Дверь спальни открылась, и раздался начальственный мужской голос:

– Хорошая квартира. Потолки высокие, ремонт недавно сделан… так что, Любовь Макаровна, попрошу без самодеятельности. Без этого, как его… волюнтаризма.

– Но, Василий Артурович, дорогой, вы же знаете мои семейные обстоятельства…

– Знаю и учту их. Но в пределах разумного. Вы же понимаете, Любовь Макаровна, у меня тоже имеется начальство, и я должен учитывать их интересы. Самое главное, Любовь Макаровна, чтобы Селезенкин не наложил лапу на эту квартиру. Так что вы уж смотрите, чтобы с ним никаких контактов! А вот здесь стеночку нужно будет немного подкрасить, позаботьтесь!

– Непременно, Василий Артурович!

Дверь комнаты снова негромко хлопнула, голоса доносились теперь из коридора, затем захлопнулась входная дверь, и в квартире наступила тишина.

Надежда Николаевна, которая до этого боялась даже дышать, перевела дыхание, вытерла со лба испарину и, наконец, вспомнила о своем соседе по шкафу.

Ей было очень страшно, но вместе с тем ее мучило любопытство. Кроме того, неизвестное зло страшнее известного – и она отодвинула в сторону вешалку с рубашками, затем твидовый пиджак – и увидела старомодное, но довольно элегантное пальто. Пальто показалось Надежде смутно знакомым, она уже хотела отодвинуть его тоже… но тут увидела над ним блестящие в темноте глаза.

Над этими глазами были удивленно поднятые брови, и, вглядевшись внимательнее, Надежда Николаевна узнала пожилого элегантного мужчину, которого видела на похоронах Кондратьева.

– Это вы? – прошептала она.

– Да, я… – ответил мужчина очевидное.

Еще секунду назад Надежда в ужасе вслушивалась в дыхание соседа по шкафу, ее сводил с ума сам факт его существования. Но теперь она поняла сразу две вещи: во-первых, этот мужчина, пожилой и несомненно интеллигентный, не представляет для нее опасности. И во-вторых – он ее сам боится.

Эти два факта внушили Надежде Николаевне бодрость и оптимизм. Она строго насупила брови (хотя в шкафу было довольно темно и вряд ли это произвело на собеседника впечатление) и проговорила, придав голосу металлический призвук:

– Что вы здесь делаете?

– А вы? – вполне резонно ответил мужчина.

– Вопросы здесь задаю я! – произнесла Надежда Николаевна фразу из какого-то фильма. – И вообще, давайте выйдем из шкафа… кажется, они ушли.

– Давайте, – охотно согласился мужчина.

Они выбрались из шкафа.

При свете Надежда еще раз оглядела мужчину.

Несомненно, это он подходил к ней на похоронах. Правда, он выглядел не так элегантно, как тогда, – во-первых, прячась в шкафу, он помял свое пальто, галстук сбил на сторону, а самое главное, у него за правым ухом оказался носок. Черный, вполне приличный носок. Целый и даже, кажется, новый.

– Это вы? – удивленно спросил мужчина, разглядев Надежду. – Я вас видел на похоронах. Что вы там делали?

– Повторяю, – строго проговорила Надежда. – Вопросы здесь задаю я!

– На каком основании?

– Вот на каком! – Надежда показала мужчине читательский билет. Когда-то давно она ходила в районную библиотеку. Билет был давно просрочен. Мужчина начал было к нему приглядываться, но Надежда спрятала билет и проговорила:

– Отвечайте на вопрос!

В глубине души она изумилась своей наглости. Но мужчина был явно не в своей тарелке.

– Я еще там понял, что вы не просто так пришли на похороны… – забормотал он, – неужели вы…

– Посмотрите на себя в зеркало! – перебила его Надежда.

Мужчина взглянул на свое отражение в дверце шкафа, увидел носок, сбитый на сторону галстук… и залился краской.

Надежда дала ему минуту, чтобы привести себя в порядок, и повторила свой вопрос:

– Итак, что вы здесь делаете? И для начала – кто вы такой?

– Я… Сперанский… Валентин Олегович Сперанский…

При этом он скромно потупился, как будто назвал очень известное имя, которого Надежда не могла не знать.