Конечно, Азиз не знал того, кто лежит в этой могиле, но мало ли что может случиться. А вдруг его никогда никто не навещал, и сейчас покойник обрадуется посетителю и ответит?

Мальчик осторожно подошел ближе и, вытянув шею, заглянул вниз. Там ничего не было, только песок и все. Но у страха глаза велики: Азизу показалось, что он видит фигуру человека, словно вылепленную из песка. Чем дольше он всматривался, тем четче становилось видение. Как бы он хотел отвести глаза или убежать, но что-то сковывало движения, и он продолжал смотреть до тех пор, пока фигура не шевельнулась, осыпав с себя остатки песка, и на поверхности не появилась рука. Это была обычная человеческая рука с пятью пальцами и с чудовищно длинными черными ногтями, которые выросли настолько, что завивались в спирали. Азиз отшатнулся, и сбрасывая с себя морок, побежал с криками в глубь оазиса к шатру.

— Ата, амаки! — кричал он. — Здесь шайтан!

Вся семья уже сидела за дастарханом[4].

— Где ты был? — удивился Карим. — Иди поешь. Скоро пора выдвигаться, иначе мы никогда не доберемся до дома.

Но Азиз не унимался:

— Говорю вам, там шайтан!

— Где? — начал сердиться Карим. — Ты говоришь глупости. Откуда здесь может быть шайтан?

— Азиз, наверное, увидел песчаного джинна, — пошутила Сапарбиби.

— В могиле, — почти взвыл мальчик. — Там у выхода — могила, а в ней шайтан. Я видел руку — она с когтями.

— Ладно, ладно, — сказал Карим, заметив, что сын готов заплакать. — Сходим, посмотрим, что ты там увидел.

Он позвал братьев, и все трое, вооружившись ножами, отправились ловить шайтана.

Могилу они увидели сразу, но как только приблизились к ней, то заметили и какое-то существо, прячущееся за остатками стены. Услышав голоса, существо поднялось во весь рост и теперь молча смотрело на подошедших, не выказывая страха, свойственного дикому зверю. Да и с чего бы? Перед караванщиками стоял человек, и в этом сомнений не было. Длинные спутанные волосы доходили до земли, а на пальцах рук и ног змеились неправдоподобно отросшие ногти. Бледное безбородое лицо, припудренное пылью, тоже не вызывало ужаса, и даже наоборот, симпатию правильными тонкими чертами и спокойным выражением глаз.

— Кто ты? — спросил Карим на тюркском языке.

Незнакомец прищурился, словно силясь понять сказанное, но потом лишь покачал головой. Карим повторил вопрос по-арабски:

— Кто ты?

— Я — человек.

— Как твое имя?

— Не помню.

— Как ты здесь оказался?

— Не помню.

На каждый вопрос незнакомец отвечал одно и то же все более слабым голосом: «не помню». Он стоял, пошатываясь, словно после тяжелой болезни, и казалось, что каждый ответ отнимает силы, и он вот-вот упадет.

— Карим-ака, — не выдержал Хасан, — ты же не кадий, чтобы вести допросы. Перед тобой стоит голый человек, а ты разговоры с ним ведешь. Гостя нужно принять, привести в порядок, одеть и накормить. А уж потом расспрашивать.

— Ты прав. Накинь на него свой халат. Будь он хоть меджнуном[5], а принять надо как следует. А уж потом Аллах решит, что с ним делать.

С этими словами он протянул незнакомцу руку и тот ухватился за нее. Вот так за руку его и привели к очагу в халате, накинутом на голое тело.

Чтобы никого не испугать, Карим крикнул, что ведет гостя. И приказал жене увести Айгюль в шатер, дабы она не узрела неположенное.

В следующие несколько часов Хасан и Хусан прилежно изображали банщиков и брадобреев: остригли длинные волосы и ногти, нагрели воды и помогли вымыться, дали ему чистую одежду. И когда незнакомец предстал перед ними опрятно одетым, с чистым сияющим лицом, они вдруг поняли, что перед ними — мальчишка, ненамного старше Азиза.

— Ребенок, — сказал Хасан.

— Не думаю, что ему больше четырнадцати, — добавил Хусан. — Вот какой это злодей бросает детей в пустыне? Наверное, он отстал от каравана, и никто не стал его искать. Злодеи, что и говорить. Эй, Азиз, мы тебе друга привели.

Азиз выглянул из шатра и запротестовал:

— Какого еще друга? Шайтан — он и есть шайтан. На моих глазах из могилы вылез.

— Остановись, — строго приказал Карим. — Он просто человек. Ну заночевал в старой могиле, а где было еще прятаться от ветра?

— Да ты посмотри, какая белая у него кожа — как брюхо у рыбы, — не унимался Азиз.

И вправду, под шапкой красиво подстриженных волос лицо незнакомца казалось неестественно белым. Загар не коснулся ни кистей рук, ни шеи. Караван-баши счел это странным, но не стал показывать удивление, чтобы не обидеть гостя. Хорошо еще, что тот не понял слов Азиза, а то бы непременно обиделся.

Сапарбиби принесла горячую еду, и хотя гость был явно голоден, но вел себя достойно, ел маленькими кусочками и оставался невозмутимым и спокойным. Насытившись, поблагодарил всех и дал понять, что готов к беседе.

Говорил он грамотно, как ученый человек. Кроме арабского знал еще и фарси, но так и не смог вспомнить ни свое имя, ни то, как оказался в пустыне.

— Ну что ж, — подытожил Карим. — Сегодня всем нужно отдохнуть, а завтра, наконец-то, выдвинемся в Мерв.

— А что будем делать с ним? — спросил Хасан, кивнув в сторону гостя.

— Возьмем с собой. Если не найдутся родные, то будет мне сыном. И раз у него нет имени, то сам назову его.

— Это правильно, — согласилась Сапарбиби. — Дай ему самое красивое имя.

— Какое? Какое тебе нравится?

Сапарбиби задумалась, а потом, тщательно подбирая слова, чтобы не рассердить мужа излишней смелостью, сказала:

— Я всегда думала, что если у меня родится еще один сын, то назову его Бахтияр, что значит — «счастливый». Но у этого мальчика такое светлое лицо, словно луч солнца — «нур»..., — запнулась она, но тут же добавила, — И то, что мы нашли его — это счастье. Счастье для него и, думаю, будет и счастьем для нашей семьи.

— «Совершение благих дел спасает от дурного конца, скрытая милостыня гасит гнев Господа, а поддерживание родственных связей удлиняет жизнь», — произнес Карим. — Пусть будет Бахтияр. Мне тоже нравится.

На том и порешили.

***

Я не помню своего имени. Люди, усыновившие меня, дали другое — Бахтияр. И