Маме всегда снились плохие сны обо мне. То ей снилось, что я тону в реке, то – что меня украли цыгане. В ее снах мне регулярно приходилось попадать под поезд, на операционный стол или в тюрьму. Но на этот раз ей привиделось что-то новенькое.

– Мне снилось, что ты одеваешься к свадьбе. На тебе фата и белое платье, знаешь, такое, на обручах...

– С кринолином, – кивнула я, пытаясь перевести разговор в юмористическую тональность. – Мамуль, это и в самом деле кошмарный сон! В таком наряде я должна быть похожа на самый большой в мире кочан капусты, попавший в Книгу рекордов Гиннесса!

Но она не приняла шутки.

– И вдруг, – продолжала мама, – я вижу, как твое личико все идет пузырями, как-то вздувается, краснеет, потом чернеет, и на месте его – какая-то темная масса копошится...

– Мама, хватит, – завопила я, смеясь, хотя мне было вовсе не смешно. – Это какой-то кошмар на улице Вязов! Тебе нужно перестать смотреть телевизор перед сном. Смотри передачу «Спокойной ночи, малыши!», ладно?

– Кстати, о малышах. Ты поедешь завтра со мной в «Ханой»? Надо купить Данке халатик, рубашку, тапочки.

– Она не хочет тапочки, она хочет бриллианты! – теперь уже вполне искренне развеселилась я.

Мама шутя брызнула мне в лицо водой.

– Дурочка, это ей для родильного дома. Так едешь?

– Конечно, поехали.

«Ханой» – так назывался в нашем городе дешевый вещевой рынок, где в любой сезон можно было одеться с головы до ног почти за любые деньги. А почему его назвали так, а, скажем, не «Бишкек», или «Пекин», или «Бандар-Сери-Багаван» – я не знаю. Вьетнамских торговцев здесь было не больше, чем всех прочих. А вообще, «Ханой» правильнее было бы назвать «Вавилоном», такое здесь царило диковинное смешение рас, обычаев, языков, мод, стилей...

Девчушки, щебеча, примеряют разноцветные маечки, густо усыпанные блестками, продавщица следит за ними неусыпным взором. Женщины постарше охотно примеряют трикотажные костюмы. Ничего, что на них изображены мордочки мышей и собак с узкими китайскими глазками, сойдет – дома ходить, на дачу ездить. Только какая-то эстетка возмущается:

– Не пойму, к чему тут мышь! Ну пусть бы хотя бы кошечка, а то – мышь. Самая что ни на есть вредная тварь.

– Купите с собачкой, собачка полезное животное, – доброжелательно реагирует чернявая, как галка, продавщица.

И пусть после первой же стирки костюмчик полиняет и станет никуда не годной тряпкой, небось невелики затраты, купим новый.

Для сильного пола тут найдутся и спортивные штаны, и куртки из кожи неизвестного зверя, и глянцево сверкающие остроносые ботинки – что еще надо для счастья провинциальному моднику? Спортивный костюм «Abibas», кроссовки «Pyma», в одной только буковке разница, а сколько счастья людям.

Одежки всех фасонов и стилей, на любой вкус, на любой кошелек. Туфли с прямоугольными носами были в фаворе два года назад, все о них уж и думать забыли, но «Ханой» цепко держится за добытое – вот они, носы-булыжники, торчат из картонного ящика. Сваленные в неряшливую кучу, запылившиеся, уцененные до невозможности, они все же будут нужны кому-то нетребовательному, не гонящемуся за веяниями капризной моды. Модели поновей висят прямо на стенах павильонов, приколотые к ним, как бабочки в коллекции. Без каблуков, с каблуками, с бантиками, пуговками, со сверкающими пряжками. Галантные торговцы встают перед клиентками на одно колено, привычно ловко застегивают тугие замочки.

– Ножка-то, а? Радуется? Да ты походи, походи!

А вот пуховики. Что за дикие масти! Ярко-зеленый, ядовито-лиловый и того непередаваемого цвета, который я в детстве называла «бурдовым». Из швов тут и там торчат жесткие пеньки перьев, пух сваливается вниз, как в мешок.

– Экое чудо в перьях! – смеется покупатель.

Но продавца это не смущает, он берет куртчонку за фалды и встряхивает, показывает, объясняет:

– Днем оно и правда вниз валится. Вы как домой вечерком придете – вверх ногами пуховичок-то повесьте. За ночь пух в плечики пересыпется, вот и выйдет раз на раз. Это все понимать надо. А что ж вы хотели за такие-то деньги?

Покупатель хотел, разумеется, сбавить цену, и начинается торг, бессмысленный и беспощадный. Особому любителю поторговаться удается сбить цену почти вдвое, и это еще слишком дорого за такой полупердончик!

– Только что не сезон сейчас, по прошлогодней цене отдаю, – машет рукой продавец. – По своей цене, ни гроша не нажил!

А сам рад. И покупатель рад, мнит себя необыкновенно хитрым и сметливым человеком.

Гордые в «Ханой» не ходят, застенчивые тоже – тут принято примерять обновки прямо у прилавков, редкий торговец прикроет покупателя кокетливой цветастой шторкой. Девицы джинсы натягивают сначала под юбку, потом юбку снимают и любуются собой в осколок зеркала. А мужчины, не стесняясь, стягивают штаны и встают на предложенную картоночку худыми волосатыми ногами, сверкая застиранными семейными трусами.

Кстати, белье в «Ханое» тоже необыкновенное, нигде такого нет. Корпулентные дамы примеряют лифчики прямо поверх блузок, сопя, застегивают на животе крючки, потом переворачивают кружевную сбруйку и пристраивают арбузные груди в чашки – да это целые миски, а не чашки! Варварская роскошь дамских панталон, дикарская вульгарность бикини, красное и черное, нейлон и капрон. Вот полощется на ветру, как знамя «Ханоя», белый прозрачный пеньюар из скользкого псевдошелка, отделанный жесткими синтетическими кружевами – аж хрустят. Одеяние невесты в брачную ночь, и к нему еще домашние туфли в стиле тысячи и одной ночи, голубые и красные, расписанные серебром и золотом, отороченные пушистыми помпонами, с загнутыми носами. О эта роскошь бедняков! А халаты, расписанные розами, похожими на капусту? Эти нравятся юным девушкам, матроны же выбирают себе махровые и велюровые. Халатами торгуют казахи, их это товар, привычный и милый. В «Ханое» казахов целый клан. Я немного знаю одну из них, девушку по имени Меруерт, она училась со мной в одной школе. Ее имя значит «жемчужина». Она и в самом деле очень красива. Несмотря на то что ее лицо покрыто загаром, несмотря на то что черные косы растрепались и запылились. Черные глаза Меруерт горят, горит на безымянном пальце толстое золотое кольцо – года три назад она вышла замуж за Ли, такого же красивого, как она, высокого китайца. Они познакомились здесь же, на рынке, и здесь же теперь бегает дитя их любви, такое чумазое, что невозможно понять, мальчик это или девочка и на кого похоже. Ребенка привечают и угощают у всех палаток, там ему перепадает конфета, там – колесико копченой колбасы. Так и живет на подножном корму.

А еда в «Ханое» вся необыкновенная! Там – ларек с корейскими салатами, острыми-преострыми, издалека заметишь бадью с оранжевой морковкой. Там – готовят плов, душно пахнет старой бараниной. А в третьем углу жарят в раскаленном масле беляши, похожие на стоптанные ботинки, но такие ароматные! И повсюду шмыгают офени с лотками, кричат сорванными голосами.