не полными мерзавцами и не совсем в нищете, и то уже спасибо. Я вот думаю, что это она еще пожадничала. Не окончательными дебилами, о большем я уже и не прошу. Дальше как-то сами сориентируются.

Деньги приходят и уходят, не успев побыть сосчитанными и сбереженными. Прилив/отлив. Всегда хватает ровно на то, что мне нужно в данный момент. Умереть голодной, босой и больной под забором мне определенно не дадят. (Дети объясняли значение слова копейка: «Возьмешь копейку, придешь в магазин, и тебе там ничего не дадят»). А большего мне, видимо, не положено. Но и это уже не мало. Я зарабатываю репетиторством; и когда прихожу к себе домой, раздаю своим детям деньги на репетиторов же. Круги и круговороты бабла в природе. Деньги как овеществленная энергия.

Классик предлагал кидать слова в оконные стекла, да так, чтобы они со звоном разбивались. Мои слова могут вызвать, пожалуй, круги на воде, окон не разобьют. Сижу на берегу, слежу за этими приливами и отливами, и за кругами. Чем не образ жизни.

Срочно где-то нужно раздобыть прибор под названием изгалятор. Чтобы изгаляться было удобнее. В аптеке есть только ингаляторы. Не подскажете, где дают?

Сознание, как доменная печь, сначала долго раскачивается, разгоняется, раздувается, а потом никак не может остановиться, вырабатывая все новые и новые слова и образы, до глубокой ночи, когда уже ты не в силах их обработать. А утром история повторяется.

Посылание слов в эфир как некое пингование в скудно обитаемой вселенной. Непонятно, кто и как отзывается, но в итоге твои же сигналы возвращаются к тебе в виде историй твоей же жизни.

У моей сестры четверо сыновей, средние двойняшки. Когда они были достаточно маленькие, я иногда приходила к ней, чтобы помочь, в том числе уложить на дневной сон. И вот мы уже свалились без сил, Проша тоже почти уснул, а Захар все сидит тревожным сусликом в своей кроватке и докладывает сам себе обстановку: «мама — бай (спит т. е.), Катя — бай, Поня — бай, а Акайка (Захарка) — не бай». И по второму и третьему кругу, пока сестра наконец не взорвется и не рявкнет, но это срабатывает ненадолго. И цикл запускается снова. Радист не должен уснуть на посту.

…..

Сказка, которую непременно нужно будет включить в мой сборник старческих сказок — про цветочек вяленький. Чудище конечно же был вуайеристом. Пока меньшая дочь ходила бродила по его дому и саду он же не мог не подсматривать за ней, за всеми ее переодеваниями и прочими моментами. И почему-то мне кажется, что и после того, как все благополучно разрешилось, он не смог так сразу отказаться от привычного ему образа мысли и действия. И продолжили они в том же духе. Она делает все что ей вздумается, он наблюдает. И вообще, когда ты столько лет прожил чудищем, переквалифицироваться в принца процесс довольно затруднительный, как бы хороша ни была Настенька.

Хотя вот недавно совсем мне подумалось, что изначально та женщина, колдунья, встретила именно принца. Но они взаимным совместным бытом и проеданием мозга так истрепали друг другу нервы, что она однажды не вытерпела, психанула и превратила его в чудище. Уравновесив так сказать внешнее и внутреннее, выражение и содержание. А потом уже возможно сама прикинулась Настенькой. Чтобы попытаться начать все сначала.

Да, и пока не забыла — обязательно там будет текст про козу, у которой аж по копытечкам уже течет. А ей все не открывают. И вот она униженно стоит и молит о разрешении войти. И тут нам не должно застить истину то, что онажемать. Козлята это так, ответвление основного сюжета. Главное — это отношения пары. И волку в конце концов это дорого обходится — страшна в гневе неудовлетворенная женщина. Нефиг было доводить.

….

С одной стороны — как не читать великие стихи. А с другой — так и ведь и онеметь можно. Ибо кто ты такой, чтобы продолжать после вышесказанного? Но если не продолжать, то все сведется к «родила червяшка червяшку, червяшка поползала, умерла». А я не хочу.

На моем столе стоит банка с фасолью. Пока только белой. В знак белых дней. Черные тоже надо будет купить. Куда без них. Прекрасно понимаю Амели. Разве можно отказать себе в этом удовольствии — погружать туда руку и перебирать зерно за зерном. Они не ценны по одному. И превращаются в живую массу, обладающую волей и характером, когда собраны вместе воедино. Стая дикой фасоли.

У меня в детстве был отвратительный почерк. Он, собственно, и сейчас немногим лучше. В первом классе папа единственный раз за все школьные годы мои и брата пришел на собрание, поскольку мама лежала в больнице. И требовалось там заполнить какое-то заявление. И когда незабвенная наша Юлия Андреевна, преклонных лет и сталинской закалки учитель с большой буквы У, увидела папин почерк, она отступилась. Мне кажется, больше ни разу она меня не попрекнула кривизной палочек и закорючек. Великая сила генетики. Поступь птичьих лап.

До меня многим позже дошло, что когда родители меня родили, они вообще то были довольно юны, по 24 года. И откуда им было знать, что там полагается делать с младенцами? Любили и заботились как могли, отдавали все что сами имели в душе и за душой. Причем дошло это как-то внезапно и вдруг, когда я участвовала в тренинге, что-то про рождение это называлось. Заново пройти путь рождения и принятия в мир твоими родителями. Из большой разновозрастной группы нужно было выбрать двоих участников на роль твоих условных родителей. И все старались назначать на ответственную должность людей постарше, повзрослее, поопытнее. Я выбрала тех, кого не выбирал никто — мальчика и девочку, как раз лет 23х. И они так старались, так переживали за меня, так подбадривали и поддерживали, что у меня до сих пор слезы прихлынывают от эмоций, а это происходило 5 лет назад. И грех было не родиться, когда ты идешь на такой мощный зов. По условиям тренинга для этого надо было проползти сквозь длинный тесный темный проход и еще какая то ритмичная музыка грохотала при этом. И требовалось долго и энергично протискиваться, двигаясь вперед только на голос, потому что больше опереться было не на что. И в конце тебя встречали и обнимали и радовались тебе, как самому родному, близкому и долгожданному человеку.

Тренинг про умирание тоже кстати был. Мне понравился. Только под плитами лежать тяжело — несколько человек укладываются поверх