решения. В это же время на всех карабахских предприятиях шли общие собрания коллективов и первичных партийных организаций. Тема обсуждения – одна, насущная, волнующая всех: переход Нагорного Карабаха в подчинение Армении. Собрания единогласно принимали постановление: «Просить вышестоящие органы решить вопрос о воссоединении НКАО с Арменией положительно». Затем постановления передавались выше, и везде – на пленумах и партхозактивах райкомов, горкома партии и советов народных депутатов всех уровней – принимались единогласно.

Руководство Азербайджана пыталось повлиять на нас. Приезжали разные партийные деятели, должностные лица из ЦК компартии республики и уговаривали прекратить митинги. Держались они не очень уверенно – нам казалось, что власть растерялась и не вполне понимает, что со всем этим делать.

В середине февраля в Степанакерт ввели союзные войска, а Баку направил дополнительные милицейские силы из соседних с областью азербайджанских районов. Такая попытка силового давления не вполне вписывалась в заявленную центральной властью политику и сразу вызвала у всех волну возмущения и негативное отношение к союзному центру. Теперь на улицы вышел весь город, и митинги продолжались безостановочно. Основное требование – созвать сессию народных депутатов области и принять решение о воссоединении НКАО с Арменией. Начался сбор подписей депутатов областного совета за проведение 20 февраля внеочередной сессии с единственным вопросом на повестке дня: о передаче области из состава Азербайджана в состав Армении. Собрать нужное по регламенту количество подписей в той атмосфере не представляло ни малейшего труда.

19 февраля азербайджанское агентство «Азеринформ» сообщило, что ЦК КПСС никаких территориальных вопросов не рассматривал и рассматривать не собирается. В знак протеста в Карабахе объявили всеобщую забастовку. В советские годы забастовка считалась невероятным, из ряда вон выходящим событием. Уже на следующий день в Степанакерт прибыла делегация – Багиров[8], Яшин[9] и еще кто-то из членов бюро ЦК КП Азербайджана, чтобы предотвратить проведение сессии.

Багиров дал установку силовым структурам всячески препятствовать сбору депутатов, и мы весь день перевозили их окольными путями, чтобы обеспечить явку и не дать сорвать сессию. Добравшихся до Степанакерта мы тут же снабжали необходимыми материалами и списком аргументов для выступлений. Ведь тогда советы формировались партийными органами с обязательным процентом охвата рабочих и колхозников, фактически – по разнарядке, и далеко не все депутаты обладали ораторскими навыками. К вечеру мы смогли обеспечить кворум, и сессия началась в 21:00. Площадь перед зданием облисполкома была переполнена людьми. На сессию неожиданно пришли Багиров, Яшин, Кеворков[10], а также члены бюро обкома партии. Первым выступил Багиров. Он говорил о братской дружбе наших народов, о том, как мы вместе счастливо 70 лет бок о бок живем в Азербайджане, и что небольшая группа безответственных националистов подбивает народ на необдуманные действия. Обещал в кратчайшие сроки исправить все допущенные по отношению к области ошибки. Подчеркнул, что сессия не вправе решать территориальные вопросы и что Карабах останется в составе Азербайджана. В таком же ключе выступил и Яшин.

В ответ начали выступать депутаты. Они эмоционально говорили о систематических ущемлениях интересов области и о том, что сессия вправе принимать решения абсолютно по всем вопросам, касающимся НКАО. Багиров и Яшин часто прерывали ораторов, сыпали обещаниями и заявляли, что проблемы области отныне будут находиться в центре внимания Баку. Однако все их усилия изменить ход сессии были тщетны. Потеряв всякую надежду добиться своего, они ушли, и сессия приняла историческое для Карабаха решение о выходе из состава Азербайджана и воссоединении с Арменией уже в их отсутствие.

На следующий день, 21 февраля, вышло постановление Политбюро ЦК КПСС «О событиях в Нагорном Карабахе», в котором наше требование о включении области в состав Армянской ССР назвали «принятым в результате действий экстремистов и националистов» и «противоречащим интересам Азербайджанской ССР и Армянской ССР». Республиканские радио и телевидение тут же во всеуслышание заявили, что волнения в НКАО – дело рук «отдельных экстремистских группировок». Но обращение к Политбюро ЦК было принято на заседании Областного совета народных депутатов, чему предшествовали решения партийных и советских органов области всех уровней! Постановлением Политбюро практически все армяне Карабаха вдруг стали экстремистами. У нас тогда шутили: как истинные коммунисты, теперь мы должны соответствовать данной оценке.

Действия Политбюро являлись критически ошибочными и недальновидными. Не знаю, понимала ли власть, что, назвав народное движение за воссоединение с Арменией действиями кучки националистов-экстремистов, она безвозвратно и непоправимо перевела происходящее в другую плоскость. Мы начали осознавать, что Москва не намерена решать проблему, что скоро мы можем стать объектом давления и к этому надо готовиться.

Уже 22 февраля в Степанакерт прилетели Демичев[11] и Разумовский[12], чтобы реализовать постановление Политбюро «О событиях в Нагорном Карабахе». Они созвали областной партхозактив в здании обкома партии, и, по задумке руководства, именно партийному активу предстояло развернуть деятельность «по противодействию националистическим настроениям в НКАО». Видимо, власти считали, что жесткое постановление Политбюро отрезвит партийное руководство области, но для большей уверенности решили провести предварительную работу с участниками.

Накануне заседания партхозактива ко мне в партком Шелкового комбината неожиданно пришла целая делегация: секретарь ЦК компартии Азербайджана, кажется, вместе с завотделом ЦК, первый секретарь нашего горкома партии и Борис Кеворков, первый секретарь обкома партии. Кеворков родился в Карабахе, но всю свою карьеру сделал в Баку. Люди его побаивались – он имел славу очень жесткого руководителя, преданно служившего интересам Азербайджана. Разговор со мной происходил примерно так: «Ну вот ты – молодой, перспективный… Впереди блестящая партийная карьера. У тебя есть авторитет. Посодействуй, помоги нам. Надо уже как-то прекратить эти митинги, надо успокоить людей». Следом шли обещания всевозможных радужных перспектив: дальнейшая карьера, учеба в Академии ЦК КПСС[13] и еще целый ряд привилегий. Угрозы не звучали, напротив, тон разговора был очень мягким и дружественным, и даже слишком – для беседы секретаря ЦК Компартии республики с секретарем парткома предприятия. Они понимали, что им понадобится поддержка местных руководителей, и пытались заранее ею заручиться.

У меня они такой поддержки не нашли. Я прямо сказал: «Ну, допустим, уговорите вы меня. Уговорите еще одного, второго, третьего. Но это ничего не изменит! Кажется, вы недооцениваете глубину происходящего». Позже выяснилось, что они заходили не только ко мне.

Началось заседание областного партхозактива. Обстановка в зале царила напряженная, все нервничали. Кроме жесткого постановления Политбюро, нам подпортила настроение еще и неприятная новость из Еревана: ЦК Компартии Армении не поддержал решение нашей областной сессии народных депутатов о выходе из состава Азербайджана. Выступления были критичные и хорошие, но из-за того, что участники держались скованно, они не передавали той страсти и экспрессии, в которой пребывал Карабах.

Я