— Ладно, уболтал, вымогатель, — с горестным вздохом сообщил он с надеждой заглядывающему ему в глаза Померанцу вытягивая из кармана мобильный телефон. — Будет тебе сейчас продолжение банкета.

Никитос не подвел, явился даже раньше оговоренного часового срока, затратив на поиски подходящего напитка и поездку на такси всего пятьдесят три минуты. Впрочем даже этого времени хватило, чтобы нетерпеливый Померанец вконец извел старого друга. Так что появление молодого офицера оба восприняли с изрядным облегчением.

— Видал, Пашка, какая смена подросла, — горделиво кивнул на топающего по рампе Никиту Севастьянов. — Племянник мой. Между прочим уже капитан.

— Уважаю. Молоток, парень, — согласился Померанец, больше присматривавшийся к объемистому пакету, приятно переливавшемуся стеклянным звоном при каждом шаге Никиты.

Трудно было понять к чему относится похвала украинского подполковника: к удачной карьере племянника армейского друга, или к объему доставленной им ноши. Севастьянов, решив толковать высказывание друга по собственному разумению, остановился на первом варианте.

С прибытием Никитоса в подугасший было огонек застолья подбросили свежих дров, точнее свежую литровую бутылку элитной водки московского завода «Кристалл» с какого-то перепугу носившей наименование «Финляндия». Собутыльники как раз находились в той стадии тотальной любви и приязни ко всем окружающим, когда хочется петь, брататься с кем попало, а весь такой обычно колючий и недобрый окружающий мир неожиданно поворачивается самой теплой и ласковой стороной, становясь вдруг дружелюбным и слюняво благожелательным.

— Так вы чего, мужики, оба теперь в одной части служите? — чавкая набитым ртом хитро прищурился Померанец, обвиняющее наставив на Севастьянова только что облизанную ложку.

— Да нет, Никитос просто в отпуске вот и гостит у меня, — пояснил разливая водку по кружкам, совершенно поглощенный этим процессом Севастьянов.

— Эт хорошо! Эт правильно! — одобрил слегка заикаясь Померанец. — Не хрен под крылышком у родни служить. Надо свою дорогу пробивать в жизни. Эт, ты, хлопец, правильно прочухал, молодец! Вот дослужишься до полковника, глядишь, еще и дядькой покомандуешь!

Никита лишь смущено улыбался. Зато Севастьянова сказанное неожиданно задело за живое.

— А вот это хрен ты угадал, брат! Разве что он министром обороны до моего дембеля стать успеет, иначе не выйдет!

— Чего так? — без особого интереса, только чтобы поддержать разговор осведомился Померанец.

— Того! Этот паршивец в люфтваффе подался! Путинский сокол, блин! Как не уговаривал, так и не убедил. Неба ему, вишь ты, захотелось! — давняя, казалось бы давно забытая и прощенная обида, почему-то на фоне выпитого показалось особенно жгучей и требовала немедленного выхода. — Да еще куда понесло, паршивца! В бомберы, причем стратегические!

— О, как! — осуждающе качнул головой и Померанец, меряя покрасневшего Никиту прищуренным прицеливающимся взглядом. — Летчик высоко летает, много денег получает, мама, я летчика люблю…

Никита упрямо набычившись выдержал его испытующий взгляд.

— Это ты не угадал, парень, — с пьяной рассудительностью сообщил ему Померанец. — Оно же как по жизни? Вот летишь ты на своей фанере, а тут мы с Витохой внизу. Пух!

Указательный палец Померанца вытянутый на манер пистолета ткнулся в сторону замершего напротив Никиты.

— И все! Вилы! — пояснил свою мысль подполковник, картинно сдувая пороховой дым с воображаемого ствола, на манер киношных ковбоев. — Вот так вот!

То ли от его спокойного и уверенного тона, то ли от мелькнувшего вдруг в глазах старого друга незнакомого стального блеска, но только сделалось в тот момент Севастьянову неизъяснимо жутко, словно глянул вдруг в темный разверстый зев свежевыкопанной могилы, стукнуло тревожно сердце, метнулись вдоль позвоночника непрошенные ледяные мурашки. Он уже всерьез успел пожалеть, что вообще поднял эту тему, и чтобы как-то переключить разговор на другое с нарочитой веселостью ухватил свою кружку.

— Давайте, мужики, чего ждем? Прокиснет же!

Еда чокнувшись с невозможно медленно и лениво тянущими кружки офицерами, Севастьянов торопливо заглотил уже нагревшуюся и от того противную водку, захрустел, прихваченными хозяйственным Никитой из дому маринованными огурчиками, старательно забивая во рту спиртовой привкус. Но все равно успел зацепить краем уха тихо и значительно брошенную Померанцем фразу:

— Давай, парень, чтоб такого никогда не случилось. Будем живы!

— Будем живы! — эхом откликнулся непривычно серьезный Никитос.

И вновь когтистая лапа дурного предчувствия стиснула Севастьянову сердце, сжала, сбивая дыхание. Но он до боли закусив губу отогнал подступающий морок, улыбнулся как мог непринужденнее и вновь потянулся к стеклянному телу бутылки с волшебной жидкостью дарящей расслабление и покой, отгоняющей непрошенных демонов, так и норовящих заставить человека против воли заглянуть в будущее…

Севастьянов долго стоял перед дверью. Не то чтобы он собирался с духом, перед тем как переступить порог кабинета, или слишком уж трепетал перед его хозяином и вообще той организацией, куда его вызвали. Просто накатило вдруг что-то из глубины души, предчувствие нехорошее что ли. Почти физически ощущал он сейчас, что не надо бы ему сюда приходить, несмотря на официальный вызов и приказ командира не надо бы… Ничего хорошего его тут не ждет, и даже совсем наоборот, почти сто процентов вероятность того, что за стильно отделанной пленкой под натуральное дерево металлической дверью произойдет с ним что-то такое, после чего уже никак не получится жить прежней устоявшейся размеренной жизнью. Он еще раз тягуче сглотнул, собирая в кулак всю свою волю, понуждая впавшие в неприятный ступор, ослабевшие вдруг мышцы совершить простое и привычное действие — постучать в закрытую дверь и нажать вниз строгую официально-деловую ручку из стилизованного под благородную бронзу металла, открывая себе дорогу в кабинет. В кабинет на двери которого висела скромная табличка "старший оперативный уполномоченный майор Луговин А.В.". Вот так вот просто и безлико. Луговин — обычная для россиянина фамилия, по ней ничего не скажешь о человеке, даже не представишь ничего, кроме стандартной анонимно-пустой физиономии. В воображении Севастьянова анонимный пока Луговин отчего-то вышел похожим на Путина, такой же настороженно собранный, деловитый, внимательный и опасный… Может вышло это от того, что и сам премьер-министр был выходцем из того же славного ведомства, а может еще по какой прихотливой, непрямой ассоциации выплыло…

Инициалы, похожего на Путина чекиста, скрывали его истинное лицо еще хлеще фамилии, пожалуй, более распространенного сочетания букв и не встретить. А.В. и все тут. Александр Викторович? Андрей Васильевич? Арон Вахтангович? Ацамаз Ваганович? Все что угодно, простор для догадок. Наверное у них так и положено, серые неприметные люди в мышиного цвета костюмах, со стандартными, усредненными именами и фамилиями, чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой, все как завещал дедушка Дзержинский.