Ерёмушкин разворачивался и, сердито шаркая колючими ногами, уходил в соседний двор, где было сухо даже после дождя.

Лужа смотрела ему вслед и расплывалась в улыбке. Только улыбалась она не Ерёмушкину, а маленькому народу, который стоял на берегу и во все глаза глядел на первую весеннюю рябь.

Взрослые проходили мимо, ничего не замечая. Но если бы они хоть на минуту остановились, то обязательно бы увидели, как в луже отражается солнце, обещая длинное лето.

Ночью у Жорика заныл зуб. Он ныл тихо, но мама с бабушкой Лизой всё равно услышали.

– Ты не заболел? – раздался голос у кровати.

– Заболел… Только не я, а зуб, – цепляясь за недосмотренный сон, пробормотал Жорик.

Сквозь щёлку в ресницах он увидел над собой четыре перепуганных глаза. Два из них были мамины, а остальные – бабушкины. Жорик открыл рот, чтобы поздороваться, но не успел, потому что ему сразу начали светить внутрь настольной лампой.

– Десна припухла, – озабоченно сказала мама.

Бабушка охнула и выскочила из комнаты. Через минуту она вернулась с махровым полотенцем и ловко обмотала зуб вместе с ушами.

– Тёплый компресс, – объяснила она. – Утром всё как рукой снимет.

– А теперь – спать! – сказала мама.

«Ага, заснёшь тут! – сердито подумал Жорик. – Лучше б вместо полотенца дали варенья с чаем или с этой, с как её… с ХАВЛОЙ…»

Он так и не вспомнил, как правильно называется халва, потому что уже крепко спал, зарывшись тёплым полотенцем в мягкую подушку.

* * *

Утром зуб прошёл, но левую щёку сильно раздуло. В зеркале Жорик стал похож на хомяка. Хомяк жил в соседнем подъезде на четвёртом этаже в железной клетке, которую подарили Капиной подружке Нюре на Восьмое марта. У хомяка были толстые щёчки, потому что он тащил в рот что попало и назывался «грызун».

– Видали? – во время чая сказал папа Жорика Поликарп Николаевич. – Не ребёнок, а мечта стоматолога! Весь в меня!

Когда у папы болели зубы, он ложился на диван и начинал терпеть, пока за ним не приезжал водитель дядя Костя и не увозил в больницу.

– Медицина полна загадок, – задумчиво говорил папа, когда дядя Костя привозил его обратно.

– Почему? – спрашивали мама и бабушка Лиза.

– Потому что, когда мне вставляют зуб, я плачу́. А когда мне вырывают зуб, я опять плачу́. Вот такая арифметика… Так что, Жорик, запомни: больные зубы едят деньги в сто раз быстрей здоровых.

* * *

Когда под окном забибикала машина, папа надел галстук и скомандовал:

– Свистать всех наверх! Едем к доктору.

От доктора у Жорика в животе ёкнул чай. К доктору ему не хотелось. Ему и хомяком было неплохо. Он скривил нос и начал тереть глаза, чтобы выдавить из себя хотя бы одну слезинку.

– Нет, вы только на него посмотрите! – укоризненно проговорил папа, не переносивший сырости. – А ещё моряк!

«При чём тут моряк?», – удивился Жорик, но потом вспомнил дразнилку «моряк – с печки бряк!» – и слёзы покатились из него сами.

Повеселел он только возле длинной машины, потому что дядя Костя дал ему побибикать целых четыре раза. Машину быстро обступил народ, изо всех сил завидуя Жорику, который сидел за рулём и надувал щёки. Вернее одну, потому что вторая уже была надута.

– Ты куда? – спросила Капа.

– В больницу, зубы рвать, – ответил Жорик, для солидности прибавив к больному зубу ещё парочку здоровых.

– Ух ты! – восторженно загудели люди.

– Страшно? – шёпотом спросила Капа.

– Не-а… Подумаешь, зубы! – бодро ответил Жорик и покраснел.

Он всегда краснел, когда врал, но в машине было темно, и никто не заметил.

* * *

Зато в больнице можно было бояться смело, потому что людей там не было. На дворе стояла середина лета, и все больные вместо больницы лежали на пляже и ели мороженое. Очередь была только в зубной кабинет. Первым в очереди стоял папа, за ним – мама, потом – бабушка, за бабушкой – дядя Костя, а за дядей Костей – Капа. Её взяли с собой как бы на экскурсию, чтобы Жорику было веселее… Только какое тут, скажите, веселье, когда ты стоишь в конце зубной очереди и дрожишь, как хомяк перед холодильником? Чтобы отвлечь Жорика от страшных мыслей, бабушка Лиза с бодрым выражением на лице прочитала стихи, нарисованные на стенке под пузатым малышом с пол-литровой кружкой: «Тот, кто пьёт молоко, будет бегать далеко…»

Жорик терпеть не мог молока, но сейчас он бы с удовольствием выпил пару-тройку вёдер, лишь бы убежать подальше. Да не тут-то было! В коридор из зубного кабинета выплыл толстый доктор в белоснежном халате. Своими размерами он напоминал айсберг, потопивший непотопляемый пароход «Титаник», и Жорик наконец-то понял, почему папа назвал его моряком. От волнения он слизнул с губ солёные морские брызги и незаметно закрыл глаза, чтобы его не сразу заметили.

Доктор-айсберг подплыл поближе и закачался на пятках, осматривая очередь. Похоже, он был удивлён, что к нему прибило волной сразу столько народу.

– Ну, и кто тут у нас первый? – насмотревшись, спросил зубной врач.

– Он! – хором закричала очередь.

Один Жорик не закричал, и сразу стало понятно, что «он» – это он.

– Замечательно! – помрачнел зубник и строго добавил: – Остальным ждать!

Остальные облегчённо вздохнули, а мама виновато прошептала:

– Доктор, у нас зуб…

– Нашли чем удивить! Можно подумать, от вас чего другого дождёшься…

Доктор укоризненно крякнул и, не без усилий оторвав дрожащего пациента от стенки, повёл его в кабинет.

– Не дрожи: ты же моряк, а моряки ничего не боятся!

Услышав про моряка, Жорик затосковал. Ведь если тебя второй раз за одно утро называют моряком, значит, дела совсем плохи.

– Никакой я не моряк, я плавать не умею…

– Тогда будешь космонавтом, им плавать не обязательно. Видишь кресло? В космическом корабле такое же, только хуже. Садись, пока другие не заняли.

Ватными ногами Жорик взобрался на космическое кресло с длинным сиденьем до самого пола. Кресло окружали разные приборы: вентилятор, круглая лампа, какие-то трубочки-проводочки и гранёный стакан на подставке.

– Что это? – спросил Жорик.

– Хороший вопрос! – похвалил доктор. – Действительно, что́? Екатерина Матвеевна, вы нам не объясните?

Из боковой комнаты вышла тётя с обиженным куриным лицом и кривой тарелочкой.

– Как это что? – закудахтала она. – Зубной инструмент. Всё стерильное… Я два раза руки мылом мыла… А если вам опять не нравится…