Он откашлялся.

— Настоящее имя Моргантхау. Его зовут…

— Логан. Эдди Логан. Я знаю. Теперь знаю. — Она в изумлении покачала головой. — Ты помнишь свои слова в мотеле? Ты сказал: «Я тоже здесь». — Она взяла его за руку и сжала изо всей силы. — Я здесь, Чандлер. Я тоже здесь.

От ее прикосновения по нему будто пробежал электрический разряд, и Чандлер чувствовал, как по его лицу расплывается глупая и восторженная улыбка. Но в то же время он испытал страх. Он испугался не связи, не того, как она возникла и во что могла вылиться в будущем, а самой мысли, что ей может настать конец. Потому что если он потеряет часть себя — а она стала его частью, — то уже никогда не сможет быть единым целым.

Он вдруг вспомнил еще одну цитату. Не ту, что нашел для диссертации, а просто мысль, которую где-то прочитал.

«Зато Орфея, сына Эагра, они спровадили из Аида… Поэтому боги наказали его, сделав так, что он погиб от рук женщины».

Потом вспомнил, что это был Платон. Его «Пир». В отличие от большинства древних мыслителей Платон не восхищался Орфеем, а считал его трусом, потому что тот был не готов умереть за свою любовь.

«Но это же глупо, — подумал он. — Я не…»

— Чандлер? — оторвал его от размышлений голос Наз. Она не успела договорить. В дверь постучали.

Штаб-квартира ЦРУ, Маклин, штат Виргиния

1 ноября 1963 года

— Итак. — Эвертон достал сигарету из золотого портсигара с монограммой и зажег ее хрустальной зажигалкой размером с чернильницу. — А шляпа зачем? Боитесь, мне удастся вас разглядеть, Мельхиор?

Поняв, что ему все-таки придется иметь дело с этим болваном, Мельхиор решил рассмотреть его получше. Вернее, его одежду. В его глазах Эвертон был скорее манекеном, чем человеком, своего рода подставкой, на которой демонстрировалась униформа для ему подобных. Безупречно сшитый и явно новый шерстяной серый костюм был скроен по моде десятилетней давности — лацканы шириной ничем не уступали ленте, которой награждали победительниц конкурсов красоты, а ткань была такой твердой, что костюм, казалось, мог стоять сам по себе. В этом не было ничего удивительного: веяния моды явно выходили за пределы внимания исполняющего обязанности заместителя директора по Западному полушарию, а его портной шил костюмы одного и того же покроя всю свою жизнь. От безупречно завязанного виндзорского узла на галстуке до двух уголков выглядывавшего из нагрудного кармана платка и золотых швейцарских часов на простом кожаном ремешке под манжетой с французской запонкой Мельхиору так и не удалось найти ничего, что не кричало бы о гордой спеси американских англосаксов. Даже в меру тусклое и узкое, как проволочный припой, золотое обручальное кольцо, казалось, пряталось в волосках фаланги пальца. Да, если такой человек вдруг исчезнет, его пропажи не заметит даже жена.

Мельхиор снял шляпу и положил на стол Ричарда Хелмса.

— Уж если кому и стоит бояться, то только не мне, Дрю, — сказал он и, достав из внутреннего кармана сигару, раскурил ее зажигалкой «Зиппо».

Глаза Эвертона уставились на горящий кончик сигары, как у кролика, загипнотизированного раскачиванием змеи.

— Неуловимый Мельхиор, — наконец произнес он, с трудом оторвав взгляд от сигары. — Я всегда хотел с вами познакомиться и убедиться, что вы существуете. Рассказы о том, как вы управлялись с рогаткой, стали прямо-таки легендой.

— Видели бы вы, что я делаю с сигарой.

Эвертон с такой силой ткнул сигаретой в пепельницу, что сломал ее пополам.

— Я… читал об этом в вашем отчете. Но у меня есть пара вопросов по вашему отчету о пребывании на Кубе.

Мельхиор взмахнул сигарой, как волшебной палочкой.

— Задавайте!

Эвертону снова с трудом удалось оторвать взгляд от сигары.

— Хорошо. Итак. Двадцать три месяца назад в рамках операции «Мангуст» вас десантировали в районе болота Запата. В вашей группе было шесть человек: вы, два американских наемника и три кубинских перебежчика со связями в антикоммунистическом подполье. У вас имелся внушительный послужной список по работе в Восточной Европе, Южной Америке, Юго-Восточной Азии и других местах, и все же в течение недели после заброски все три кубинца были убиты, одного американца выслали, второй пропал без вести, а вы сами оказались в тюрьме Бониато.

— Примерно так, — согласился Мельхиор, выпуская облако дыма. — А Рип объявлялся? Я хочу ему припомнить, как он меня бросил.

Между Эвертоном и Мельхиором кружилась прерывистая спираль дыма от непотушенной сигареты, и было видно, что Эвертону хотелось погасить ее, но он продолжал говорить:

— По вашим словам, после девяти месяцев за решеткой вас не только освободили, но и привезли к Раулю Кастро, который попросил вас последить за тем, что делает Советская армия на Кубе.

— И еще он подарил мне этот костюм. — Мельхиор отогнул левый лацкан и показал на пулевое отверстие прямо над сердцем. — Его сняли с человека, которого он казнил. Приятно, конечно, что сначала костюм отдали в чистку, но он оставил дырку, чтобы я не забывал, что стоит на кону. Даже обувью снабдил. — Мельхиор снова поднял ноги и помахал ими в воздухе перед Эвертоном.

Эвертон всплеснул руками, отчего столбик дыма от непогашенной сигареты заплясал как шаловливый джинн.

— Вы же отлично понимаете: сама мысль о возможности привлечения к работе агента ЦРУ братом Фиделя Кастро вызывает большие сомнения.

— При всем уважении, господин временно исполняющий обязанности заместителя директора по Западному полушарию, — Мельхиор картинно набрал воздуху, — Контора направила меня на Кубу, чтобы я заставил Фиделя Кастро выкурить сигару, начиненную взрывчаткой, поэтому я не очень уверен, насколько эти сомнения оправданы.

— Десмонд Фитц… — Эвертон не выдержал и, схватив карандаш, затушил ластиком сигарету. — Десмонд Фитцджеральд начитался романов о Джеймсе Бонде, — продолжил Эвертон, когда дым рассеялся и остался только запах горящей сигары, — и слишком сильно полагается на всякие устройства, придуманные в лаборатории Джо Шайдера.

Мельхиор воздел глаза к потолку. Взрывающаяся сигара, конечно, была глупостью, но разве дело в этом?

— А что удивительного в том, что пара тоталитарных правительств подвержена такому же фракционизму, что раскалывает и нашу страну, не говоря уже о Конторе?

— Я не…

— Послушай, Дрю. Я вернулся в Штаты три дня назад. Эти три дня — чуть ли не самый долгий период моего здесь пребывания с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет. Но мне хватило и трех часов, чтобы понять: страна расколота. Демократы с одной стороны, республиканцы — с другой. Либералы и консерваторы, реформаторы и старая гвардия, битники и добропорядочные граждане. Какой был разрыв на прошлых выборах? Сотня тысяч голосов из семидесяти миллионов? Даже на выборах в школах голоса не распределяются так поровну.