Насколько мне удалось понять, в астрологическом разделе собраны записи о направлениях по компасу, географических ориентирах и положении созвездий. Чем больше я узнаю, тем сильнее подозреваю, что мне придется пересмотреть свой взгляд на природу документа и его тайны…

Что она имела в виду? Пришла к выводу, что манускрипт не аллегория, а хроника путешествия, в котором побывал автор? И если да, то разобралась ли она в астрологическом разделе, обнаружила ли там карту? Сплошные вопросы.

Проклиная Базина, не сумевшего выполнить задание, Торино просмотрел все файлы, однако так и не нашел упоминаний, что последний раздел удалось расшифровать. Возможно, Базин просто не успел скопировать данные — тогда церковь в лице Торино обязательно должна получить их.

Но как?

Сейчас бы срочно отправить Базина обратно, чтобы тот проверил компьютер целиком… Увы, теперь дом супругов Келли — место преступления, за ним могут наблюдать. Генеральный настоятель ордена иезуитов не должен быть ни в чем замешан. Придется запастись терпением, выжидая удобного момента. Правда, терпение Торино было на исходе. Казалось, будто где-то тикают часы, отсчитывая мгновения до того момента, когда его возлюбленная церковь либо исполнит свое предназначение наместницы Бога на земле, либо канет в забвение.

Три недели спустя.

Их свела смерть. Они познакомились в Бостоне, на похоронах общего друга. Он учился в Массачусетском технологическом, она — в Гарварде. Потом она говорила, что он ей не понравился: слишком красив, чересчур уверен в себе. Они разговорились, и выяснилось, что оба недавно потеряли одного из родителей: она — отца, а он — мать.

Их связала смерть.

У них было мало общего: она верила в Бога и охрану окружающей среды, он был атеистом и выкачивал из земли нефть без зазрения совести, но им нравился образ мыслей друг друга. Кроме того, ему нравились ее шея и ее запах, а ей — его сила и то, как он слушал. Вскоре они полюбили друг друга. В шутку они говорили, что будут жить вечно, а уж если умрут, то в попытке выжить. Ничто не могло разлучить их. Никогда. Случись что, один пошел бы ради другого на край света.

И вот теперь Росс в панике пялился в темноту, не видя нигде своей половинки. Он потерял Лорен.

Смерть грозила разлучить их.

— Росс, Росс, Росс…

Его сердце затрепетало. Там, в темноте, она звала его. Она не могла пошевелиться и молила о помощи. Он должен спасти ее, чего бы это ни стоило.

— Росс.

Чья-то рука осторожно трясла его за плечо.

— Росс, проснись.

Росс открыл глаза и в первый миг почувствовал облегчение: все это лишь ночной кошмар. Вот она, Лорен, с ней все в порядке.

Но перед ним была не Лорен, а ее помощница Зеб Куинн, и Росса вновь охватила болезненная тоска.

— Росс, уже три часа дня. Ты поспал пару часов после обеда, а я сидела с Лорен. Мне пора обратно в университет, скоро приедут твой отец и ее мама. А еще с тобой хотел поговорить мистер Гринблум, нейрохирург. Ты как, не против?

— Ага. — Росс протер глаза и встал у постели жены. На нем были джинсы и выцветшая фуфайка. Все еще в полусне он взглянул на часы. — Спасибо, Зеб. Спасибо за все.

— Ты звони, если что-то понадобится. Все, что угодно, слышишь! У тебя ведь есть мой мобильный?

— Есть. Спасибо.

Зеб вышла, а Росс открыл дверь в ванную, чтобы сполоснуть лицо. За три недели, прошедшие со дня ограбления, он словно постарел. С лица сошел загар, глаза покраснели, часть головы выбрита — на рану наложили двенадцать швов, — а в остатках шевелюры прибавилось седины. Врачи сказали, что трещина в черепе срастается хорошо, а вывихнутое плечо и вовсе уже зажило, но дело было совсем не в этом.

Больница, где в светлой и чистой палате лежала Лорен, находилась на окраине Бриджпорта. Из большого окна открывался вид на пролив Лонг-Айленд, правее которого виднелись небоскребы Манхэттена. На широком подоконнике были расставлены цветы и открытки. Друзья засыпали Росса сообщениями, но когда приезжали навестить его и видели Лорен, неизменно смущались, не зная, как себя вести.

Россу хотелось побыть одному. Слава Богу, о беременности Лорен знали лишь единицы — он сам едва справлялся с потрясением, куда уж тут беспокоиться о других? Особняком стояла Зеб Куинн. Раньше они с Россом почти не пересекались, но выяснилось, что именно на ее дружбу можно положиться.

Две орхидеи на подоконнике принесли сестры Лорен: одна жила в Лондоне, другая — в Сиднее. Они прилетели поддержать мать и помогали во всем первые две недели, а потом вернулись назад. Из «Эксплора» прислали большой букет. Ковач пособолезновал для приличия, а потом заявил, что Росс очень им нужен и что условия можно обсудить, как только он будет готов. Впрочем, сейчас Россу было, прямо скажем, не до работы.

Кровать стояла посреди палаты, а Лорен лежала на левом боку — ее перевернули, чтобы не было пролежней. От стойки с мониторами и другой аппаратурой тянулись провода и трубки для внутривенных инъекций. Белая трубка шла от горла Лорен к вентилятору, ритмичный гул которого нарушал тишину комнаты. Повязки с головы уже сняли, а светлые волосы понемногу отрастали после операции. Глаза Лорен были закрыты, она казалось такой хрупкой и вместе с тем красивой, словно принцесса, погруженная в сказочный сон. Росс временами мечтал, что сумеет разбудить ее и исцелить от смертельного недуга, если поцелует каким-то особым, единственно правильным образом.

Росс смотрел на жену, и его охватила волна беспричинной ненависти к манускрипту Войнича. Если бы ей не пришлось заканчивать перевод, они бы сейчас возвращались из отпуска. Вместо этого Росс провел три недели в аду, слоняясь по пустому зданию, которое только благодаря Лорен было когда-то ему домом. Каждая мелочь напоминала о ней, о том, как они были счастливы. Возможно, ночному гостю требовались данные с компьютера Лорен, однако никаких улик или хотя бы намеков он не оставил. Полицейские рассуждали о возможных мотивах, но все, что им было известно, — это что Росс с Лорен спугнули злоумышленника, и она оказалась на его пути.

Случайность. Нелепая случайность.

В дверь постучали, и в палату вошел Генри Гринблум — в руках желтая бумажная папка. Нейрохирург был высок, бледен и худощав; приветствуя Росса, он не спускал глаз с постели Лорен. Вслед за Генри в комнате появились мама Лорен — ее звали Диана Уортон — и отец Росса. Старший Келли был крупный мужчина с мозолистыми руками фермера и грубым, обветренным лицом, тогда как мать Лорен, элегантная дама с безупречной, словно фарфоровой кожей, жила в Манхэттене и преподавала в университете — при этом они отлично ладили. Оба лишились спутников жизни почти одновременно, но причина взаимной симпатии была не в этом: они были просто хорошими людьми, уважали друг друга и души не чаяли в детях.

Гринблум кивнул на стулья у постели и впервые посмотрел в глаза Россу.