– Что же мне теперь делать?

– Заплывай с другого берега. Вон там – граница.

Рыбак переплыл на другой берег и стал ловить там. У него сразу и улов стал большой. Он послал королю много рыбы. Всё обошлось тихо, безо всяких взрывов. Понравилась королю рыба, ел и нахваливал. Велел передать рыбаку: пусть, мол, ещё пришлёт.

С тех пор рыбак каждый день носил в замок рыбу к обеду, став главным рыболовом королевства.

Чешская сказка

Давно это было. Умерла одна женщина, оставив на мужа малютку дочь по имени Барушка. Был тот вдовец человеком добрым и о том, чтобы снова жениться, и не помышлял. Сам стал стряпать, посуду мыть, стирать, да только видит – Барушка-то у него нечёсаная бегает, одежда на ней поистрепалась. Делать нечего: надо жениться и привести ребёнку новую мать. К девицам, само собой, присматриваться не стал, а взял вдову, у которой тоже была дочь – Аничка, ровесница Барушки. Вдовец наивно полагал, что мачеха полюбит Барушку так же, как он был готов полюбить Аничку. Но не тут-то было. Мачеха невзлюбила Барушку, видеть её не хотела, слышать не желала. Зато на пастбище выгоняла исправно.

Ни свет ни заря должна была Барушка покидать дом, чтобы дни напролёт пасти гусей. С собой у неё каждый раз была только маленькая картофельная лепёшка. Так и росла девочка тощая – кожа да кости, бледная – краше в гроб кладут.

По вечерам отец возвращался с поля, с грустью наблюдал, как ребёнок тает на глазах, как худеет и сохнет, но не понимал, отчего это происходит. Как-то раз спросил он о причине Барушкиной худосочности жену, так та сказала, что, пожалуй, Барушка слишком быстро растёт.

Девочка и впрямь, хоть и недоедала, а знай себе росла. И хорошенькая стала как картинка. Вот однажды пасла она гусей за селом, и забрели глупые птицы в чужой ячмень, а Барушка так ослабла, что и подняться на ноги не смогла, чтобы выгнать лапчатых. Ничего другого не оставалось сиротке, как сидеть под кустиком и горько плакать. И страшно ей, и больно, а как жалко себя, а как есть хочется! Пришла на память мать-покойница. И Барушка, глотая слёзы, позвала:

– Мама, мамочка моя золотая! Приди ко мне!

Вдруг откуда ни возьмись прилетел птенчик, сел на куст да как защебетал человеческим голосом:

– Ой, Барушка-щеголиха! Будет тебе горевать, отныне я тебе служить буду.

Барушка глаз не могла оторвать от птенчика, так он ей приглянулся. Дрозд не дрозд, сизоворонка не сизоворонка… На зимородка он всего больше походил. Сам синенький, как небо, голосок нежный, как серебро, а пёрышки гладкие, как бархат.

«Это мама мне Зимородка послала», – подумала Барушка и полюбила его всем сердцем. И все страхи свои позабыла.

Прилетал к ней Зимородок каждый день, приносил соты с лесным мёдом на обед и всё напевал:

Барушка вскоре совсем ожила, набралась сил, и щёчки у неё порозовели, как яблочки. Даже мачеха заметила и призадумалась: «С чего бы это девчонка пополнела? Не одной, видать, водой да картофельными лепёшками сыта. Надо бы её извести». Пошла она как-то раз тайком за Барушкой и углядела, что к ней прилетает Зимородок. «Погоди же, я тебе покажу!» – решила злая мачеха и вернулась домой.

Наутро даёт она своей дочери большой вкусный пирог и говорит:

– Сегодня, Аничка, ты погонишь гусей!

Барушка горько-горько заплакала, просила и умоляла, чтобы её послали пасти гусей… Но мачеха, вне себя от ярости, заперла Барушку в курятнике, швырнула ей корочку хлеба и поставила черепок с водой.

В полдень, как всегда, прилетел на лужок Зимородок, увидел Аничку и спрашивает:

– В курятнике твоя Барушка, мама её там заперла! – злорадно улыбнулась Аничка, и кусок сдобного пирога исчез у неё за щекой.

Зимородок расправил крылья и полетел к Барушке. Девушка сидела в самом углу курятника, вспоминала Зимородка и плакала так жалобно, что его птичье сердце еле выдержало.

– Не плачь, моя Барушка-щеголиха! – раздалось у неё над ухом.

Барушка подняла голову, а Зимородок уже тут как тут.

весело щебетал Зимородок, выделывал перед ней коленца, и напевал, приглашая пригладить его пёрышки, и обещал, что завтра прилетит снова.

Барушка съела грушу, и вдруг ей стало так радостно на сердце, будто в раю. На следующий день Зимородок прилетел вновь и запел:

Съела Барушка то яблочко, и красота её расцвела, как роза. То-то мачеха удивилась, когда утром снова совала падчерице в курятник черепок с водой и корочку хлеба. Пуще прежнего стала она присматривать за падчерицей. В полдень заприметила мачеха Зимородка. Он летел, неся что-то в клюве. Скоро курятник заполнило его пение, которого мачеха не понимала:

Только допеть он не успел. Мачеха схватила камень и швырнула в певца. Зимородок взмахнул крыльями – только его и видели.

– Погоди, я тебе ещё покажу, зиму лютую призову! – похвалялась мачеха ему вслед, а потом набросилась на Барушку: – Моя бедная Аничка мёрзнет в поле, ходит бледная, как вишнёвый цвет, а ты, лентяйка, нежишься здесь, как принцесса?

Принесла она охапку терновых прутьев, понатыкала в курятник шпилек и игл, сколько влезло, опутала его тёрном, ещё и глиной сверху обмазала – темно стало, хоть глаз выколи. Свернулась Барушка калачиком, и так ей было грустно и голодно… От истощения она даже орешка миндального раскусить не смогла.

Третьего дня на рассвете, когда мачеха ещё спала, снова прилетел Зимородок. Услышал, как Барушка убивается, увидел, что вокруг полно игл, тёрна и шпилек, но не побоялся, найдя лазейку, прорваться внутрь, к сиротке. Был Зимородок весь израненный, ножки подкосились, крылышки истрепались. Пожалела Зимородка Барушка, слёзы горькие над ним льёт. Певец тоже заплакал и печально произнёс:

– Сегодня я прилетел в последний раз.

Слёзы так и хлынули из глаз Барушки. Руки она заламывает, просит и умоляет:

– Зимородок мой синенький, Зимородок миленький, ради всего святого, не оставляй меня!

– Я должен, Барушка-щеголиха, ничего не поделаешь, – грустно ответил Зимородок – он уже не напевал. – Этой ночью пришёл приказ: созывает нас птичий король, ибо зима близко. Все мои пернатые братья улетели, я один остался. Посмотри на меня: раненый, окровавленный… Здесь я погибну. Прощай, больше я не прилечу к тебе, – сказал он и тотчас исчез в неизвестном направлении. Барушка и глазом не успела моргнуть.