мне писал о своей болезни в ноябре. Лишь после начала болезни, 3 ноября, он подписался мне в письме: «Весь ваш, еще живой, слуга и богомолец А.Ник.». 15(28) ноября он сообщил мне: «Здесь все благополучно. Только астма по временам весьма забижает меня. Прошлое воскресенье служить не мог, несмотря на то что с вечера готовился. Как ночь не поспишь (да еще подряд три ночи), так сильно ослабеваешь. Перевод, впрочем, идет без малейшего ущерба». Пишет мне владыка и утром 21 ноября: «Иду обедню служить, а вчера не мог, — астма целый день несносно мучила. Вас да хранит Бог от всех подобных дряней!»…

С одной стороны — болезнь, усиливающаяся болезнь. С другой — упорные отметки владыки: «Вечером работал… переводом занимался… перевод идет без малейшего ущерба». Нелегко было бы опытному доктору успокоить все усиливающуюся астму владыки. И, конечно, такая задача была совершенно не под силу специалисту ушному Ясосима. Да и сего-то звал владыка очень редко.

Что чувствовали лица, окружавшие владыку, можно судить хотя бы по такой сценке. Уже в начале декабря приезжаю в Сендай, направляясь в Тоокёо. Для служения со мной прибыл столь часто упоминаемый владыкою иподиакон Кавамура. «Ну как здоровье владыки?», — спрашиваю. Иподиакон Кавамура заплакал и ответил мне буквально так: «Если даже днем раньше прибудете в Тоокёо, будет хорошо». Опасное положение владыки все почувствовали. Но не мог об этом знать я. Заметки в письмах столь угрожающими не казались. А в Тоокёо я мог возвратиться лишь после Николина дня…

7 (20) декабря я возвратился в Тоокёо. Радость владыки была большая. Но и я поуспокоился, ибо владыка показался мне далеко не столь слабым… Однако он с удовольствием согласился отдохнуть до Рождества Христова, предоставив мне совершать все имеющие быть службы: обычно мы чередовались с ним в своих служениях. Жизнь потекла по-прежнему однообразно. Я приходил к нему утром и, не решаясь спросить о здоровье, лишь осведомлялся, спал ли владыка. К сожалению, ответ был один и тот же: «Спал, но сидя»… На койку владыка почти перестал и ложиться, ибо его сразу же начинало душить. Но в предобеденные часы он занимался, нисколько не изменяя своему обычаю. В 12 часов дня поднимался ко мне, и ежедневно мы вместе обедали… После обеда иногда владыка пытался отдохнуть — «дополнить ночь», как он выражался. В пятом часу дня, при условии ясной погоды, выходил было сначала со мной на прогулку по миссийскому двору, но скоро доктор это запретил… После сего владыка окончательно закрылся в своей квартире, поручив мне по возможности не пускать к нему посетителей: «Говорите, что умирает-де».

II

Владыка архиепископ Николай, действительно, выдержал себя и до праздника Христова Рождества не служил. Вечером под праздник на литию выходил я; но на величание вышел владыка архиепископ со мной. Во время канона помазывать елеем богомольцев попросил меня, но и сам не разоблачился, а лишь ушел в алтарь. И не сидел во время канона, а все время простоял пред престолом при открытых царских дверях. В самый день праздника высокопреосвященный Николай совершал литургию в сослужении со мной. Голос его был полный. Служил бодро. Не заметно было и признаков усталости. «Смотрю: идете пред началом литургии к кафедре. Черная борода. Полны сил. А я уже побелел. Я уже ослаб. Это два периода нашей церковной истории, уходящей и надвигающейся. Ну, дай вам Бог здесь прослужить не меньше, чем я», — таковым пожеланием напутствовал меня владыка в первый день Рождества.

Однако не все было в этот год так же, как в предшествующие. Вот кончается обедня. Владыка принимает быстро поздравлениябыв-ших у литургии русских и идет затем в особую комнату, где собрались воспитанники и воспитанницы миссийских школ. Поют тропарь, кондак празднику, произностися священником ектения. Учащиеся громко поздравляют владыку. Все это было и нынче, как прежде. Но раньше владыка непременно раздавал всем детям на гостинцы, каждому отдельно, каждого благословляя. Нынче на это сил уже не хватило. И он с грустью дал представителям той и другой школ определенную сумму. И воскресная школа… Сколько она доставляла радости владыке!.. Нынче владыка лишь посидел в комнате. А раздать на гостинцы и дать всем по мандарину просил меня. Сил было мало, хотя храбрости показывал много. И даже отправился на собрание, устроенное в небольшой комнате в честь воскресной школы. Посетителей было, кроме детей, сотни две. Дышать было нечем. Но почивший святитель не только отсидел на собрании до конца, но еще сказал детям речь, продолжавшуюся минут пятнадцать. Визиты русских, членов посольства и резидентов Тоокёо и Ёкохамы. А вечером служба. И все это владыка вынес, не показывая и вида, что ему нелегко. Или праздничное настроение заставило его забыть немощи?

На второй день Рождества Христова владыка, конечно, был у литургии. После нее принимал поздравителей. А после обеда и сам поехал с визитами…

На третий день Рождества Христова мы ежегодно с владыкой ездили к русским в Ёкохаму. Нынче он ехать отказался и, оставшись дома, с секретарем перечитывал поздравительные к празднику письма из церквей.

В ночь на 28 декабря астма у владыки возобновилась: «Ночь не спал, мучила астма. День вялый и бесполезный», — записал он на отрывном календаре. Однако вечером в женской школе была елка, которую вот уже в четвертый раз устраивал для обеих наших школ посол Н. А. Малевский-Малевич. Нынче на елку, несмотря на отсутствие устроителя ее, прибыло очень много русских гостей — шестнадцать человек. Владыка был необыкновенно этому рад и, забыв все предостережения доктора, много говорил с гостями. С шести часов до восьми часов пробыли гости и поспешили домой. Начальница школы позвала меня в сторону и просила как-нибудь устроить, чтобы и владыка, видимо, очень утомленный, возвратился домой.

Но как это устроить, когда владыка ежегодно сидел на елках до конца? После некоторых колебаний решаюсь: «Владыка, не вернемся ли и мы домой?», — говорю. «Если наскучило, возвращайтесь. А я посижу до конца». Итак, сорвалось. Начальница поняла результат без слов. Елка продолжается. Воспитанницы как-то необычно спешат в исполнении номеров. Наконец, объявляют, что, ввиду сложных приготовлений обстановки, придется подождать минут десять. Я, пользуясь случаем, еще раз позвал владыку домой: бесполезно. «И зачем я возвращусь? Чтобы скучать да охать? Все равно спать не смогу. А здесь хоть смотрю да слушаю». Ровно в девять часов вечера начальница объявила конец елки и попросила петь молитву. «Как, уже конец? Почему нынче так рано?», — заметил владыка. С оханьем он возвращался домой и в календаре