– Рассказывать особо не о чем, – говорит он. – Здесь мало что изменилось. Люди приезжают, чтобы хорошо провести время. А вы? Почему вы так долго избегали нас?

– Я ездила домой на похороны принцессы. Надо было кое с чем разобраться.

Декстер кивает на оправленный в раму портрет принцессы Маргарет над баром. На фотографии ей за тридцать; в те годы она больше походила на кинозвезду, чем на члена королевского семейства.

– Здесь начинала кипеть жизнь, когда она приходила сюда, танцевала с вами и лордом Блейком…

– Что случилось с ее домом?

– Несколько месяцев назад Les Jolies Eaux[11] продали какому-то французскому бизнесмену. Он живет, как монах.

– Жаль. Дом создан для веселья…

– Весь остров с возбуждением обсуждает вечеринку в честь мисс Лили, до которой еще две недели. Я слышал, что наняли дополнительный персонал, чтобы подготовить пляж и построить сцену для музыки. Она наверняка будет в восторге. Не каждая девушка в свой двадцать первый день рождения слушает серенаду в исполнении Мика Джаггера.

– Он написал песню специально для нее.

– Мистер Джаггер тоже наполняет это заведение весельем. – Он снова изучает меня. – Я слышал, проект мисс Лили идет успешно. О нем говорили по радио, сказали, что он поможет местной экономике…

– Его все поддерживают?

– В Лоуэлле некоторые рыбаки жалуются, что поддерживали риф всю свою жизнь, но тут возобновился проект по возрождению, и девчонка берет на себя всю ответственность за работу матери. Мне в этих заявлениях слышится глупая горечь.

– Зато это может объяснить, зачем кто-то написал «Умри, как коралл» на борту ее лодки.

Декстер изумленно таращится на меня.

– Любой мыслящий человек знает, как бережно она к нему относится. Точно так же, как ее мама. Она пытается все исправить с помощью научных знаний. Когда ныряю, я вижу, сколько она сделала.

– Надпись сделали на прошлой неделе, до того, как пропала Аманда Фортини.

– До меня доходили слухи. Ее так и не нашли?

– Нет. Декс, ты пробыл на острове все лето. Ты не видел, ей никто не доставлял проблем?

Декс колеблется, как будто взвешивает «за» и «против», прикидывая, говорить ли правду.

– Одно время был такой. Томми Ротмор. Парень заявился сюда пьяный, громко орал, выкрикивал оскорбления и размахивал кулаками. Обычно он серьезен и вежлив, но после того, как его родители вернулись в Великобританию, стал неуправляемым. Мне стало жалко парня, я увел его домой. С тех пор он держит себя в руках, но иногда наблюдает за ней.

– В каком смысле?

– Как ребенок глядит на солнце. Будто хочет навсегда запомнить эту золотую красоту, хотя и знает, что она ослепляет. Оно стоит тех страданий – взглянуть хоть одним глазком…

– У тебя, оказывается, есть скрытые таланты, – говорю я. – Ты прямо-таки поэт.

– Ему нужно двигаться дальше, но он не может оторвать себя.

Наш разговор резко прерывается, когда появляется группа Декса. Все держат в руках гидрокостюмы и маски с трубками и горят желанием приступить к погружению.

Я выхожу наружу, в тень, и потягиваю ледяную воду. В голове все крутятся слова Декса Адебайо; я много лет знаю Ротморов. Они одними из первых купили у нас виллу, так что придется потрудиться, чтобы убедить меня в том, что их единственный сын причинил какой-то вред своей бывшей девушке или написал злобное послание на лодке Лили. Но я не отрицаю, что мальчик мог потерять разум. В душе поднимается смесь любопытства и беспокойства, и я спешу домой, чтобы позвонить на виллу Ротморов.

Не знаю, почему вдруг я настораживаюсь, когда иду сквозь плотные заросли деревьев. Обычно мне нравится вдыхать сладковатый запах увядающих листьев, нравится, когда папоротники ласково касаются щиколоток, но сейчас я точно знаю, что кто-то наблюдает за мной. Я выработала у себя это свойство, когда присматривала за принцессой Маргарет, – мои антенны постоянно ловили малейшие признаки нежелательного внимания к ней. Останавливаюсь. На дорожке никого, даже ветер не колышет подлесок. Мне удается увидеть его, только когда я вглядываюсь в заросли; я замечаю лицо в море зелени. Хосе Гомес внимательно смотрит на меня, но когда я окликаю его, он исчезает, словно клуб дыма.

Детектив Найл снова сидит в своем участке. Кондиционер все так же издает кашляющие звуки, но воздух не охлаждает. Шум дико раздражает детектива, и ему хочется схватить эту чертову штуковину и выбросить в окно, однако это приведет к тому, что его испытательный срок закончится с печальным результатом. Сержант бьется головой о стену разочарования. Первым делом он хочет повидаться с Томми Ротмором – если кто-то причинил вред Аманде Фортини, то лучше всего начать с ее бывшего парня, – однако молодой человек не берет трубку.

Последний час Найл ждет, когда его начальник в Сент-Винсенте пришлет по электронной почте ордер на обыск яхты, все еще стоя́щей на горизонте Британния-Бэй. Пока документ не пришел, он снова просматривает информацию по судну. «Морская греза» была построена в Монте-Карло. Длиной шестьдесят метров, элит-класса, для выхода в океанические воды, с огромным топливным баком, что исключает частые подходы к берегу для дозаправки. Ее продали два года назад за тридцать миллионов долларов, зарегистрирована на компанию с ограниченной ответственностью под названием «Морская греза», имеющую право вести коммерческую деятельность в Южной Америке, но отсутствующую в интернете. Детектив уже проверил разрешения на скоростные «Бэйрайдеры», принадлежащие доктору Банбери и бару «У Бейзила», но катер, что Мама Тулен видела в Британния-Бэй в то утро, когда пропала Аманда Фортини, вполне мог быть с яхты. Не исключено, что он пришел за ней, и Аманда в настоящий момент на яхте, а он бессилен что-то сделать. Найл поводит плечами, опять глядя на распечатку. Ему нужно опросить экипаж на предмет того, не видел ли кто-нибудь Аманду Фортини в утро ее исчезновения. Сквозь закрытую дверь сержант слышит, как братья Лейтоны разражаются хохотом, и догадывается, что объект шутки – он сам. Нет смысла сидеть сложа руки и ждать ордера, поэтому Соломон отправляется к единственному на острове священнику.

Бамбуковая церковь стоит на равнине в центре Мюстика, рядом с аэропортом. Когда она появляется в поле зрения, в Найле поднимается зависть к пастору – уж больно хорошее у него рабочее место. Здание стоит в тени слоновьего дерева, фотографии которого есть во всех путеводителях. Этому баобабу, должно быть, сотни лет; массивный ствол кренится на одну сторону. У него серая и рыхлая от возраста кора; длинная ветка склонилась до земли, и создается впечатление, будто слон пьет из бассейна. Найл помнит, как в детстве забирался на это дерево и представлял себя погонщиком, который верхом на слоне едет через джунгли. Все заканчивалось тем, что старый пастор отчитывал его за то, что он в субботу валяет дурака. Церковь представляет собой примитивный навес с крышей из бамбуковых шестов, чтобы уберечь паству, если во время службы начнется ливень. Обстановка включает простой стол, служащий алтарем, и тридцать-сорок деревянных скамеек.