— Эстер, вы не хотели бы ближе познакомиться с Верхним миром? 

«Это что, запоздалое приглашение на свидание? К чему такие церемонии? У нас же уговор: я подчиняюсь, выполняю любые извращённые прихоти, взамен ты скрываешь моё преступление».

— Конечно. Жажду, — приторно улыбнулась я, впившись ногтями в собственные ладони.

Молох окинул меня странным взглядом.

— Всё в порядке?

«Что за дебильные вопросы? Как что-то может быть в порядке, если теперь я сама себе не принадлежу?»

Я не понимала своего начальника. В какие игры, он, смерть подери, играет?

— Молох, — к столику подошёл белобрысый жнец, — Танатос вызывает к себе. У него есть новая информация по… — он коротко взглянул в мою сторону, — тому самому делу. Кажется, мы получили ответы на некоторые вопросы.

«Трэйн что-то узнал об Эстер. Неужели удалось выяснить, кто она такая? Точнее, кем была до того, как попала в Крепость?»

Молох ускорил шаг. 

Проклятые бесконечные коридоры! Насколько было бы удобнее, разреши Танатос снять защитный барьер: секунда — и ты на месте.

Только безграничная выдержка не позволила позорно сорваться на бег. Нельзя было, чтобы его увидели взволнованным, потерявшим самообладание.

Он поморщился, представив, как несётся по коридорам и подчинённые провожают его изумлёнными взглядами. Его, известного своей невозмутимостью. Моралиста, который сейчас с трудом сдерживается, чтобы не начать ругаться себе под нос. 

То, что Танатос вызвал его в свой кабинет, а не в зал совещаний в восточном крыле, означало одно: они будут говорить с глазу на глаз. Как расценивать это, Молох не знал и пытался отмахнуться от дурного предчувствия. Эстер раздражала главу Совета сильнее, чем неприкаянная душа, и тот мечтал избавиться от единственной женщины в Крепости. Поэтому и рыл носом землю в попытках отыскать информацию, которая доказала бы, что её появление здесь — ошибка.

«Что если он нашёл такую информацию?»

Молох поджал губы.

На четвёртом этаже было людно: в семь многие собирались на ночную смену, и коридоры наводняла толпа. Да ещё и шёл он против движения. Молоху казалось, что он слышит скрип собственных зубов. Смерть знала, каких усилий стоило не расталкивать локтями путающихся под ногами подчинённых: те и не думали уступать дорогу, занятые пустой болтовнёй или попытками добраться до архива раньше товарищей. 

За поворотом никого не оказалось, и последние десять метром жнец — нет, не пробежал, такого он позволить себе не мог — но преодолел исключительно стремительно. Обычный человек на его месте непременно бы запыхался.

Перед тем как открыть дверь, Молох глубоко вздохнул.

Танатос стоял у окна. Он любил принимать эффектные позы и выдерживать столь же эффектные паузы, так что Молох приготовился ждать. Спросить — проявить подозрительное любопытство. Чем меньше даёшь пищи для размышлений, тем больше вероятность сохранить уязвимые места в тайне.

— Трэйн кое-что разузнал, — сказал Танатос и замолчал, нагнетая напряжение. Отодвинул от стола кожаное кресло, но остался на ногах.

 «Спросить или дождаться, пока расскажет сам?»

Молох заставил себя расслабить лицевые мышцы: слишком сильно сжал челюсти — ещё немного, и это стало бы заметно.

Танатос окинул его пристальным взглядом. Уже не впервые Молох поймал себя на том, что не знает, куда деть руки. Хотелось стиснуть кулаки, но проклятый интриган подмечал малейшие детали. Смотрел, оценивал, делал выводы.

— Как она справляется?

— Нареканий нет.

— Кое-кто умер в Верхнем мире на той неделе, — Танатос следил за его мимикой.

Молох чуть дёрнул пальцами, и взгляд главы Совета метнулся к его руке. 

— Среди пифий этой женщины нет, хотя знать наверняка невозможно. Как бы то ни было, совпадений чересчур много.

— Считаешь, Трэйн узнал, кем была Эстер до того, как…

— Да.

Молох медленно выдохнул.

— И?

— Супруга Кайрама покончила с собой в тот день, когда в Крепости появилась Эстер.

«Смерть мучительная! Эстер — истинная высшего демона!»

Погибшая истинная. Но разве это имело значение, когда речь шла о бесе, потерявшем избранницу. Если Кайрам узнает, что его жена здесь, то, пытаясь её вернуть, не оставит камня на камне.

Захотелось ударить кулаком в стену, но он не мог себе этого позволить, не мог даже крепче стиснуть зубы: Танатос всё ещё на него смотрел. Приходилось следить за выражением  лица. И за дыханием. И за тембром голоса.

— До сих пор неизвестно, почему после смерти Эстер попала сюда, а не в туманный круг, — Молох постарался, чтобы тон был ровным, а во взгляде читалось полное равнодушие.

Внутри же бушевал ураган. 

Проклятие! Он не отдаст её! Не теперь. Не после того, как брал её на своём столе среди разбросанных в беспорядке документов. 

По спине пробежал озноб. Молох всегда избегал личной заинтересованности, и, как оказалось, не зря: проблемы не заставили себя ждать.

Как же не повезло! Почему Эстер не могла оказаться обычной человеческой душой, случайно погибшей в Ордене Искупления или в ямах Пустоши? Да даже ведьмой! 

Но избранница демона…

И дураку понятно, что замыслил Танатос.

— Мы не можем её отдать,  

«Меньше эмоций. Аргументы. Апеллируй к здравому смыслу».

— Смерть её выбрала. Собираешься нарушить  волю Великой? Мы соблюдаем законы, а не создаём их. — Молох осторожно переступил с ноги на ногу. Каждая мышца была напряжена до предела. Он чувствовал, что балансирует на краю пропасти: один неверный шаг и... — Если впервые за миллионы лет богиней смерти стала женщина, вряд ли это произошло случайно. Возможно, у Провидения на неё  планы.

— Планы, — презрительно выплюнул Танатос. — На женщину. Она уже научилась телепортации?

— Нет, — вот он и оступился и сейчас полетит с обрыва.

— Так какая же она, в Бездну, богиня смерти? Её появление здесь — ошибка. В ней нет нашей магии. 

Он должен ответить. Надо подобрать слова. Но какие?

— Никогда не поздно рассказать Кайраму о том, что его жена у нас, — одна мысль об этом заставила заскрежетать от злости. — Предлагаю не спешить. Магия ещё проснётся. Не всегда способности появляются сразу.

Что если Танатос не послушает? Сделает, как считает нужным? Отбивать избранницу у разъярённого высшего — безумие, но… 

Он не мог этого допустить. Не мог отказаться от…

«Не сжимай кулаки. Ни в коем случае не сжимай кулаки. Слишком очевидное проявление эмоций».