Нэнси была девушкой смышленой и считала, что знает каждый дюйм в спальнях господ лучше, чем свое собственное лицо. Поэтому, войдя в спальню Николаса Бланшара во второй раз за это утро, она заметила кое-что, удивившее и взволновавшее ее.

На комоде всегда стояла шкатулка красного дерева с серебряной пластиной на крышке, где были выгравированы инициалы Николаса, причем настолько заковыристо, что разобрать что-либо было практически невозможно. Изнутри коробка была обшита алым шелком с подкладкой, как в шкатулках для драгоценностей, и именно здесь Николас хранил свою довольно обширную коллекцию булавок. Среди них была одна с золотой головкой в форме собаки, одна с сиреневым аметистом, еще одна в форме миниатюрного меча.

Кроме булавок в коробке хранились два карманных пистолета, стволы которых были украшены резьбой по кости и серебряными накладками. Николас заворачивал каждый в шелковый платок. В той же коробке лежала фляжка с порохом. По его словам, пистолеты были нужны на случай, если вдруг среди ночи в спальню ворвется грабитель. Они всегда были заряжены, и раз в неделю мистер Мэттью уносил их в буфетную комнату и перезаряжал. Однажды, когда Николас уехал, мистер Мэттью продемонстрировал всем слугам, как они работают. Он взял на мушку голубя во дворе и спустил курок. Перья и кровь разлетелись по плитам, все радостно закричали, хотя птица продолжала биться, не желая умирать. Наконец Джон свернул ей шею, а миссис Мидоус потом превратила ее во вкусную начинку для пирога.

Нэнси совершенно незачем было открывать эту шкатулку, а тем более касаться пистолетов. Она хорошо понимала, что это опасно. Ее дело — пыль и грязь, а не пистолеты и драгоценности. За личными вещами Николаса следит мистер Мэттью. Но с искушением было трудно бороться, так что пару раз она осмелилась развернуть пистолеты и подержать их в руках. Ей нравилось представлять, как она в кого-то целится и нажимает на спуск, а потом смотрит, как этот кто-то бьется, как та раненая птица. Иногда она представляла, что берет пистолет, когда Николас зовет ее. Ей виделось, как поднимаются его кустистые брови, когда она наводит на него пистолет.

Но сегодня, вытирая с комода пыль, она подняла крышку и увидела, что одного пистолета нет. Открыв верхний ящик, она покопалась в шелковых платках. Но и там пистолета не было. Продолжив работу, Нэнси не переставала думать, что же могло случиться с этим пистолетом. Возможно, его забрал мистер Мэттью, чтобы почистить, но обычно он делал это по субботам, а сегодня вторник. И вообще, зачем брать один пистолет и оставлять второй? У Нэнси не было ни малейших оснований думать, что пистолет могла взять Роуз, тем не менее она невольно снова вспомнила о ней.

К миссис Тули обращались так из уважения, а не потому что она была замужем. Худенькая женщина с небольшой грудью, прямой спиной, мучнистым цветом лица и пушистыми волосами серовато-пыльного цвета, она поступила на службу в дом Бланшаров посудомойкой в шестнадцать лет и с той поры, насколько было известно, не выходила замуж и ни разу не заводила романов. Она занимала несколько тесных и мрачных комнат, расположенных по коридору, ведущему в подвал. Ее плохо освещенную маленькую спальню несколько оживляли яркие подушечки, которые она вышивала сама, и полка с симпатичными безделушками. В ее гостиной каминная доска была уставлена статуэтками сов, овец и собак и тарелками, на которых в китайском стиле были нарисованы голубые и белые цветы и фрукты. На одной из стен также висела шеренга ярко раскрашенных тарелок, на других — кое-где виднелись гравюры морских пейзажей при различных погодных условиях, от бурного шторма до полного штиля. За гостиной располагалась огромная кладовка с консервированными деликатесами: зелеными сливами в сиропе, джемом из айвы, каперсами и грибным соусом, — и все три комнаты были пропитаны резким, но завораживающим ароматом уксуса, фруктов и специй.

Нрав у миссис Тули был таким же хрупким, как и безделушки на каминной доске. Она выходила из себя при малейших нарушениях порядка: из-за пятнышка пыли под шкафом или плохо отглаженных оборок на наволочке. В таких случаях ее чашка с чаем начинала дрожать, и ей приходилась прибегать к своим нюхательным солям или капле чего-то покрепче.

Агнесс порой сомневалась, так ли в самом деле хрупка миссис Тули, не преувеличивает ли она порой свою немощность, чтобы вызвать сочувствие, избежать споров или освободить себя от работы, которую не хотелось выполнять. В любом случае, исчезновение Роуз обязательно ее взволнует. Агнесс уже ожидала застать экономку в постели, дремлющую рядом с бутылочкой своего любимого лекарства. Теперь, когда Агнесс узнала об этом ужасном убийстве и краже, она очень надеялась, что ошибается. Нельзя было даже предположить, как новость об этих двух несчастиях подействует на нервы миссис Тули и как долго та будет недомогать. Она должна как можно скорее начать разговор о нужном ей выходном. Агнесс давалось лишь одно воскресенье в месяц для поездки к сыну. И до этого дня ждать надо было еще почти две недели.

Однако миссис Тули не лежала в постели. Стоя около буфета под выгоревшим эстампом с изображением брига в бурном море, она считала тарелки и другие предметы и заносила результат в толстый, переплетенный в кожу блокнот. Она выглядела бледной и древней. Как обычно, ее темно-серые юбка и лиф были идеально чистыми, льняной белый воротник накрахмален, очки в металлической оправе прикреплены к черной ленточке, надетой на шею. Но обмануть Агнесс было трудно. Подсчет фарфора в такой момент — зловещий знак, поскольку именно в это время они обсуждали меню на следующий день и точно в одиннадцать относили его наверх к Лидии для одобрения. Агнесс запланировала на первое сварить суп, затем подать рыбу и птицу с овощами и соленьями, а также соусами и подливками, на второе приготовить мясо, зажарив его целым куском, и с полдюжины всяких гарниров. Затем шел десерт, которым, если позволит здоровье, должна была заняться миссис Тули.

Экономка повернула голову и пальцем показала на лежащую на столе дощечку, давая понять, что Агнесс должна молчать, иначе она собьется со счета.

— Начинайте, миссис Мидоус. Я присоединюсь к вам через минуту.

Агнесс послушно кивнула и села. Вообще, она мало от чего получала удовольствие, кроме приготовления еды. Ей также нравилось составлять меню и подавать блюда на стол, хотя она никогда не пыталась понять, чем это вызвано. Но сейчас Агнесс не испытывала никакого удовольствия. Ей наверняка не дадут дополнительный выходной. Как она вообще могла надеяться? Хозяйство — единственное, что волновало экономку, и с чего это она решила, что та может войти в ее положение? Агнесс невольно перестала думать, что лучше — гороховый суп или бульон из щековины, она даже забыла про исчезновение Роуз и ужасные ночные события, о которых рассказал мистер Мэттью. Как ей забрать Питера? Где он будет жить? Эта проблема вытеснила из ее головы все другие мысли.

У Агнесс не было ни родственников, ни друзей — никого, к кому можно было обратиться. С того дня, как Агнесс поступила на службу к Бланшарам, она умышленно сторонилась всякого общества и все свои выходные проводила с сыном. До настоящего момента такое положение вещей ее устраивало, жизнь вдали от Питера казалась ей неизбежной. Она признавала необходимость организованного хозяйства в доме, и думать не приходилось о том, чтобы сыну разрешили жить вместе с ней. Только теперь, когда ее привычное ежедневное существование было нарушено, многие запреты показались ей чрезмерными, и она пожалела, что нет никого, с кем можно было посоветоваться, кому можно было пожаловаться.