Симпатичная, а для проститутки из апартаментов – так и вообще, можно сказать – красавица. Росту невысокого, пониже меня на полголовы. Волосы темные, почти воронова крыла, по плечи. Как-то странно только концы высветлены – почти добела, контрастно. Фигурка не сказать, чтобы худенькая, не сказать, чтобы полная – такие обычно бывают у уже рожавших. Грудь, кажется, весьма даже выдающаяся. Личико симпатичное, про такие лица говорят – правильное. Брови не наивными окружностями, а прямыми аккуратными черточками над глазами – очень мило. Только глаза какие-то чумные. Будь я поэтом, я бы, наверное, назвал их так – фиалковые. Даже не знаю, почему. Темно-черно-сиренево-синие озерца какие-то, а не глаза. Красивая.

На вид – лет 30, точно постарше меня, но и не прям уж. Интересно-интересно.

Я потянулся вновь к краю стола, теперь уже не отрывая взгляда от её груди, плотно упакованной в белую майку. Взял в руку банку, подал ей. Не стала отказываться, хороший знак. Как-то неловко, видимо, боясь сломать ноготь, продавила крышку, отпила. Сразу поставила банку обратно на стол, но уже по другую сторону от себя, подальше от меня, чтобы не перепутал и не стал пить пиво из её банки, а потом, заметив это – вдруг да скандалить. Им нельзя пить из одной посуды с клиентами.

– Меня зовут Ри – с улыбкой представилась она.

…

Она была сверху, и сверху она была хороша. Хотя у меня есть непроверенные, но имеющие место быть убеждения, что сверху все девушки очень даже неплохи. Когда ты смотришь на неё снизу – вверх, она двигается плавно или не плавно – сверху вниз, её лодыжки, колени, бедра – рядом, и грудь рядом, и вообще – рядом. Двигается, и ты двигаешься. Если при этом у вас синхронность – вообще загляденье. Наездница. Оседлала. Скачет.

Слишком громко, слишком внезапно на столе заиграл телефон. Я-то сразу понял – это мой трезвонит, будильник сработал. Пора вставать на работу, бл..ть, ха-ха. А вот Ри, видимо, от неожиданности возникновения резкого звука напрочь переклинило. Вредная у неё всё-таки профессия, по ночам постоянно не спит, так нервы будут – ни к черту. Прямо перед собой, прямо возле своих глаз – я увидел её глаза. Ну эти самые, фиалковые. Только вместо фиалок – какой-то иступленный страх, как у загнанного зайца. Фобия на будильники?

Дальше события развивались быстро, безоговорочно, и совсем не так, как мне бы ожидалось и хотелось.

Она быстро положила свои ладони на мои запястья и рывком, достаточно грубо, убрала мои руки со своих бедер. Освободившись от меня таким образом, она привстала, перекинула через меня ногу и, переместившись на край кровати, соскочила с неё и судорожно то ли побежала, то ли допрыгала до стола, где и остановилась, схватив свой мирно дремлющий черным полотном экрана телефон и непонимающим взглядом при этом разглядывая телефон мой, вовсю надрывающийся трелями. Затупила.

В это время я уже поднялся с другой стороны дивана, не пойми зачем, и встал вплотную к стене в узком промежутке между окном и прикроватной тумбой, скрестив руки и выжидающе смотря на неё. Ну и разглядывал её немного при этом, полностью обнаженную, что уж тут греха таить. Попа и бедра у неё были – ничего такие, не без легкой полноты и следов целлюлита, но и не без сексуального очарования.

Она обернулась на меня, явно растерянная и какая-то совсем потерянная. Зажгла экран своего смартфона, начала там что-то тыкать, явно проверяя звук и возможные пропущенные вызовы.

– Всего лишь мой будильник – с полуулыбкой сказал я. Тем временем мой телефон замолк, наконец-то, сам, не дождавшись ручной отмены и автоматически переведясь на десятиминутную отсрочку пробуждения. Ри тряхнула копной волос, отложила и свой на край стола.

– Я почему-то вдруг подумала – это моя дочь звонит. Она сейчас у бабушки, у моей мамы. Я очень переживаю. Это моя дочь. Она болеет второй день, сопливит, температура. Места себе не нахожу. Это ведь я только из-за неё, ради неё всё это. Она там, а я – тут…

А потом замолчала, открыла широко глаза, будто удивилась чему-то, или изо всех сил пыталась удержать веки от сонливости. Хлопнула ресницами, одним длинным движением села-сползла-упала на диван. Приложила руки к лицу, резко скривила губы, упрямо склонила голову вперед.

И заплакала.

Я прислонился затылком к спасительно прохладной стене, крепко зажмурился и обреченно вздохнул. Как же сильно я устал. Как же сильно я не люблю эту хрень.

Женские слезы. Слезы проститутки. Полностью обнаженной. В номере отеля. Сюр какой-то. Как меня сюда занесло? Я-то что тут вообще делаю, мама?

Выпить что ли. Я сфокусировался на этой мысли и открыл глаза, оторвал затылок от стены. Посмотрел на Ри. Она склонила голову, низко, волосы закрыли её печаль от всего мира. И от меня.

Всхлипнула и замолчала. Совсем по-детски утерла глаза кулачками, подняла взгляд на меня. В глазах стояли остатки слез, осознание вины и обещание больше так не делать. А еще, кажется, тенью по дну глаз пробежало неконтролируемое чувство отвращения. Ко мне? К себе? К этому Месту? Да какая разница, в общем-то?

– Прости – выдавила она из себя, уже почти полностью, судя по голосу, оправившись от минутной вспышки, видимо, всё-таки нервного расстройства. – Идем ко мне. Давай продолжать, время еще осталось.

Я в ответ криво ухмыльнулся и чуть покачал головой, отрицательно. Подошел поближе к дивану, зачем-то скомкал рукой край пушистого покрывала дурного персикового цвета, подал его ей, на, типа, прикройся. Не дожидаясь её действий, опустил покрывало ей на колени. Не глядя на неё больше, по краю, как-то не ловко, обошел диван и двинулся к столу, с телефонами и спасительной последней банкой пива.

Встал у стола, спиной к ней, открыл пиво, сделал пару глотков. Она что-то зашуршала – то ли одевалась, то ли и правда укрывалась, но, судя по отсутствию скрипа дивана – с него не вставала.

– Деньги я тебе не верну. – Её голос хотел звучать изо всех сил твердо, холодно и профессионально.

Я пожал плечами, не считая нужным сотрясать спертый воздух номера какими-то словами. Аккуратно поставил банку пива на пол и подошел к креслу, где оставил свою одежду. Ночевать мы здесь явно не останемся, это факт. Ни она. Ни я.

…

Я устало присел на продолговатые доски парковой скамейки, раскрашенные в разные цвета, откинулся на спинку, снова закурил, допил своё последнее