почему-то вечно очень требовательно при оплате спрашивают про наличие их фирменной скидочной карты, которую я посеял по синей лавочке еще в начале лета. А когда я, смущаясь и переминаясь, бурчу им в ответ, что, дескать, нет у меня никакой карты, давайте платить уже – они всё время смотрят на меня в ответ пристально и как-то даже недовольно, разочаровано. Меня это окончательно смущает, выбивает из колеи и, поэтому, напрягает. Премию им там что ли не дают, когда они обслуживают клиентов без этих своих дурацких карточек?

В соседях с «Красно-Белым» уютно устроился небольшой, но светленький и ладный на вид «Пивоман». Вот туда-то я и завалился в итоге.

И вот стою я, уже совсем расслабленный, спокойный, по-доброму смотрю, как молчаливая полная женщина в красной фирменной пивоманской футболке наливает мне второй литр в третью бутылку, а сам, нет-нет, да и скашиваю взгляд на включенную плазму над прилавком. А там, между прочим, Серябкина грудь показывает, и делает это очень даже недурно, стильно и под музыку.

Из такой приятной рекреации и медитации меня неожиданно выбил, конечно же, как я уже начал привыкать за эти непонятные и спутанные выходные, звонок Ти.

Он без предисловий начал рассказывать мне, как вчера, оказывается, знатно перебрал в том баре, после того, как я оттуда отчалил. Говорит, до самого рассвета бухал на крыльце с какими-то байкерами. И где он их только нашел? И вот он только недавно проснулся в своей паленой общажной комнате – ни еды, ни попить, ни выпить. Выручай, просит, греби по прямому курсу в эту самую общагу, затарив по дороге шаурму, пельмени, «Волжанку» попрохладнее, пивка побольше, а также хлеба и, зачем-то, молока. Как у Леона прям, бл.ть. А с него – деньги за еду и пиво, вентилятор на полную мощность и ноутбук с новыми, по его словам, просто убойными американскими комедиями, недавно скачанными с торрента. Всё это – пока он не оклемается. Похмелимся, перекусим, перекурим в прохладе самую полуденную жару, а там уж и прикинем, как нам субботу дальше проводить, куда податься, до вокзала. Деньги есть, всё нормально.

Не ультра-парк развлечений, конечно, но тоже ничего.

– Лады-лады, Чип и Дэйл спешат на помощь, скоро буду, – ответил я, уже подсчитывая в голове, сколько там у меня осталось денег на дебетовой карте, и сколько долгов – на кредитной. – Скидывай адрес, вызову ЯндексТакси, пока мне тут пиво доливают.

Тут и Серябкина, со спело колыхающейся грудью, допела, дотанцевала, и пропала, сменив на экране место каким-то развеселым модникам-педикам, с раскрашенными волосами и в полосатых легинсах.

Облом.

…

Ти заснул. Я вздохнул, и, стараясь не скрипеть громко дверью, выскользнул в коридор. Общажный коридор был именно таким, каким он и должен быть, чтобы находиться здесь. Протянулся через всё здание, длинный, как кишка. Тускло-контрастный – резкими переходами от полутьмы до нечетких контуров света от лампочек, в каком попало порядке свисающих на проводах с белесого потолка. Стены, крашеные темно-зеленой краской ровно на три четверти от пола. Криво застеленный рваными, загибающимися по краям кусками линолеума, пол. Запах – как живой организм, густой и одновременно зыбкий, осязаемый и неуловимый, отталкивающий и одновременно самый обыденный, бытовой, знакомый каждому, кто родился на просторах нашей необъятной России – запах подъездного коридора в общежитии.

Я неспешно, твердо и нетвердо, двинулся вдоль разных дверей – старых и поновее, добротных и попроще, металлических и обшитых драным войлоком, бронированных и забитых досками, покосившихся, совсем обшарпанных, облезлых, с ручками и без, со звонками и без них. А за каждой дверью – спала или бодрствовала такая же разная человечья жизнь – ободранная и нет, с крепкими навесными замками или вовсе без них, надежно запертая на два засова или небрежно прихлопнутая на крючок и шпингалет. Странно это было всё. Что я здесь делаю, мама?

Было очень тихо, а могло быть очень даже шумно – в общежитиях такое бывает. Тут всякое бывает. Но сегодня было тихо. В конце коридора белела дверь пожарного балкона и чернела ночь за разбитым окном. Туда-то я и направился. Дверь могла быть заперта, заварена, завалена, забита и забыта. Но нет, повернул вниз косую ручку – она и сдвинулась, дверь легко поддалась, открылась. Не зря шел. Да вообще всё не зря. Плохо только, что не захватил с собой из комнаты Ти бутылку пива. Постою немножко на балконе, подышу ночным свежим воздухом, покурю, да и зайду обратно. Немного клонило в сон.

А хорошо тут было, на балконе. Сам он такой маленький, зажатый с трех сторон глухой кирпичной кладкой, а с четвертой стороны – ночь. Балкон маленький, а ночь – огромная, ей и края нет. Её власть велика.

Я клацнул колесиком зажигалки, закурил, затянулся дымом. Поднял глаза вверх, к небу. Там луна, ничего такая, зависла себе, смотрит. Я на неё смотрю – а она на меня. Но молчит, да и я сейчас не очень настроен на болтовню. Посмотрела на меня луна, да и плюнула россыпью звезд по всему небу. Прям почти мне на голову плюнула, ей богу. И всё равно красиво, только пусто и очень далеко.

…

Я сидел на скамейке, укрытый летним покрывалом ночи, и плакал. Беззвучно и без слез. Губы только слегка подрагивали. Но и это они нарочно, чтобы кто-нибудь меня пожалел. А и одиноко мне было – о, боги мои, не передать словами.

Вдруг отчаянно сильно захотелось написать Си. Просто спросить, как она там? Что она там? Где она? С кем она? Не одна ли, не одинока ли, не грустит, не плохо ей там, в этом противном и чужом мире? Скучает ли она хоть немного – нет, не по мне, а по нам, по нашей с ней вселенной, где мы были вдвоем против всех, и все они проиграли, а потом проиграли и мы…

Достал телефон, провел пальцем по разблокировке, вспыхнул экран. Приветливо засветились ровные ряды приложений, мерно и спокойно помаргивали секунды на часах, уровень сети был вполне ничего. Даже батарея не разряжена. Я занес большой палец над крайней иконкой, в секунде от нажатия.

Сейчас напишу ей, она мне ответит, и всё будет хорошо.

Убрал палец, не глядя – убрал и телефон. Достал из нагрудного кармана тоненький изящный пинцет – подарок одной, с которой я забывал весь мир, а потом забыл и её. Щелкнул им пару раз в воздухе, а затем поднес к уху, погрузил внутрь, подцепил