Дальше Нароми открыла глаза своему племени на деяния шамана, как он поил их галлюциногенным напитком, дурачил, сам лично придумывал им Тотумы, неугодных наделял птичьим олицетворением и также лично убивал. Приводила доказательства и давала объяснения.

Кеикилани объяснила мне, что все свои беседы с доктором Ричардсоном и со мной она обсуждала с матерью. (Ну не прямо всё, конечно, и не очень подробно).

И теперь её мать вела долгую речь о влиянии людей из большого мира на их племя. Как много сделал для них мой предшественник, а также и я. Как шаман препятствовал нашей помощи. Как его длительные ритуалы порой приводили к гибели людей, хотя тех можно было спасти, если бы не было потеряно время. О том, сколько полезных советов давали чужестранцы, но их не слышали. Нароми говорила о том, что их предки не умели строить хижины, но постепенно научились, и это облегчило им жизнь. Ведь истории о первой хижине до сих пор пересказываются. Тогда почему они отрицают другие новшества? Почему не попробуют?

Она предложила дать их племени время до следующего сбора урожая (то есть год). И если за это время всё новое, чему их может научить человек из большого мира и Кеикилани, не улучшит их жизнь, она сама принесёт себя в жертву Солею.

И ещё, Нароми предложила выпить напиток и отправиться в Солей-дас прямо сейчас, без шамана. Тогда все смогут лично убедиться, что без внушения Великого Шамана Солей-дас не существует.

Это было волнительно.

Мы выпили напиток (нас с Кеикилани тоже напоили, хотя и не развязали) и ничего не было. Ничего! Никакого Солей-дас. Когда к утру действие напитка закончилось и нас пробудили, я стал вглядываться в лица участников ритуала. Нароми тоже принимала участие и сейчас торжественно оглядывала соплеменников. Их лица выражали недоумение, растерянность.

Кстати, на удивление, после пробуждения не было такой сильной слабости, как в прошлый ритуал. Да, сонливость одолевала нас, но не до потери сознания.

Люди переглядывались, кто-то перешёптывался. Первым в себя пришёл вождь. Укалан-тахо поднял руки вверх, затем опустил их, несколько секунд смотрел в глаза Нароми и опустил взгляд на дочь. Потом бросил тело шамана в костёр и упал на колени перед Кеикилани.

Не уверен, что всё правильно понял из их разговора, но общий смысл был в раскаянии отца, он просил прощения у дочери и у Нароми.

Остальные туземцы припали головами к земле, также изливаясь в извинениях.

В итоге племя решило, что слова Нароми мудры, что пользы от людей из большого мира больше, чем вреда, и стоит попробовать ввести новшества.

Меня же больше не держали в пещере. Мне выделили место для строительства хижины, и я выбрал уединённую полянку среди пышных деревьев и предложил Кеикилани жить со мной.

Да, я решил остаться. Остаться на этом острове, в этом племени с прекрасной туземкой Кеикилани! И не потому, что уплыть отсюда было очень опасно, ведь можно было поселиться на берегу и ждать проплывающие мимо корабли, соорудив какой-нибудь сигнал. К моему удивлению, вождь сам спросил меня, хочу ли я остаться или желаю вернуться на родину. Нароми предложила своему племени подождать год и посмотреть на пользу, которую я могу им принести. Но по словам вождя, если я желаю, то могу уплыть на первом же судне, проплывающем мимо острова.

Но я решил остаться. Я хотел провести с Кеикилани всю оставшуюся жизнь. Меня больше не тянуло домой так сильно, как прежде. Да, я скучал по родным и друзьям, по суетливой жизни Британии. Но моё сердце отныне принадлежало черноволосой девушке с духом Дракона.

Я предложил Кеикилани быть моей женой.

Я основательно для этого подготовился, я нашёл в своей сумке канцелярскую скрепку и сделал из неё обручальное кольцо. Для этого долго обрабатывал маленький камушек, сверля отверстие маленьким кинжалом, чтобы продеть в него проволоку от скрепки. Кольцо получилось глупым, но очаровательным. Когда я возился с камнем, Нароми застукала меня за этим занятием (я делал это тайно ото всех) и рассказала, что в их племени предложение стать спутницей сопровождают подарком браслета из лозы дикого винограда, которая очень прочна и гибка. Этот браслет украшают камнями, кусочками ракушек, перьями, клыками зверей и так далее. Так что я решил сделать и браслет. Я очень долго искал красивые раковины и камни и потом делал отверстия и в них.

Когда моя хижина была готова, а браслет и кольцо сплетены, я встал на одно колено перед Кеикилани, как принято у меня на родине, и попросил её руку и сердце. Мне, конечно, пришлось объяснять девушке, что я делаю и почему так говорю. Кеикилани смущалась и переводила мои слова туземцам.

И когда девушка, наконец, поняла смысл моих действий, она ответила: «Нет»! Я замер на месте. Но девушка улыбнулась и пояснила, что согласна жить со мной в одной хижине и даже примет браслет и кольцо, потому что тоже любит меня, но согласие разделить со мной всю жизнь пока не даёт. Она готова надеть браслет и кольцо, но на другую руку и даёт мне время до следующего сбора урожая (год). Я встал и непонимающе смотрел на девушку. Она объяснила мне, что сейчас я люблю её и готов остаться с ней, но что будет, когда появится корабль? Не захочу ли я всё же уплыть на родину?

Я принял её условие. Если честно, я готов был на всё ради этой девушки. И получается, что мы обручились.

И вот теперь прошёл год. За это время было целых 4 корабля. Два проплыло мимо довольно далековато, но сигнальный костёр, если бы я его разжёг, они бы могли заметить. Третий проплыл гораздо ближе от острова, я помню, как сидел на берегу и отчётливо видел силуэт корабля. А четвёртый… четвёртый приплыл к острову! Да, он завернул в нашу бухту. Сам корабль, разумеется, стоял неподалёку, а лодка с капитаном и матросами причалила к берегу. Об этой новости сообщил один из воинов мне и вождю. Я помню глаза Кеикилани, когда она услышала эти слова. В глазах девушки не было страха, слишком горда она была для этого. Там была грусть. Я подошёл к ней и крепко обнял.

— Моя прекрасная Кеикилани, — сказал я, — ни за что на свете я не хочу покидать тебя.

— Я не боюсь этого, Мартин, — мягко ответила девушка. — Я не стану держать тебя, если ты захочешь уплыть. Я лишь буду тосковать. Но поддержу тебя, что бы ты ни