же он проделал и со мной. А видя привязанность Кеикилани к Таонге, он сделал девушку чайкой, чтобы спровоцировать Кеикилани-Дракона, так как её до сих пор не принесли в жертву, да тут ещё и я.

Но как тогда переносятся события из Солей-дас в реальность? Уж такое внушить точно невозможно. Разве что… Не может быть. Эта догадка ужаснула меня. Неужели шаман сам и осуществляет то, что внушает в Солей-дас? Он внушил, что Солей поглотил Таонгу, а сам сжёг бедную девушку. Внушил мне и Кеикилани, что божество нас обожгло, а сам… сам обжёг нас. Иного объяснения я найти не могу. Но он же был там, в Солей-дас. Хотя это тоже могло быть просто внушением.

Надо срочно бежать из этого места! Бежать без оглядки! Но как? И куда? Домой, понятное дело, но вот как? А как же Кеикилани? И всё это племя, которое терпит столько жестокости и глупости шамана?

Надо дождаться Кеикилани. Поговорить с девушкой. Но наверняка она сейчас вся в ожогах, как и я. Бедная девушка! Как бы я хотел защитить тебя, забрать из всего этого ужаса!

21 августа

Сегодня ко мне наконец-то приходила Кеикилани. На её ногах и руках виднелись затягивающиеся следы ожогов. К счастью, их было не так много, как у меня, и заживали они довольно неплохо. Опытным глазом я оценил, что заражения или нагноения нет, это очень меня радовало. Видимо, мазь, которой нас мазали, хорошо справляется со своей задачей.

Добавлю, что за эти две недели каждый день ко мне приходила мать Кеикилани и мазала мои раны. Мне почему-то показалось, что она сама её и готовит. Сегодня я спросил об этом девушку, она подтвердила мою догадку.

Все эти дни я пытался хоть немного расспросить Нароми о состоянии её дочери. Я уже знал некоторые слова их языка (к счастью, языки всегда были моей сильной стороной, а я думал, что мне это вряд ли когда пригодится). Женщина вроде поняла меня и объяснила, что с Кеикилани всё хорошо. Она пострадала, но не сильно. Она, Нароми, лечит дочь, как и меня, мазями. Я очень сильно просил передать хоть несколько слов, что я беспокоюсь, что всё будет хорошо, пусть Кеикилани держится, я обязательно что-то придумаю. Нароми по несколько раз повторяла непонятные ей слова и заучивал их (таких слов на языке племени я не знал, поэтому просил запомнить английские).

На следующий день Нароми передала мне благодарность от Кеикилани. Я же сгорал от нетерпения увидеть девушку. Эти две недели были невероятно долгими и тяжёлыми для меня, они превратились в пытку. Помимо жуткой боли во всём теле, я очень беспокоился за мою прекрасную Кеикилани.

Я сейчас записал эту строчку и замер на несколько минут. Я написал: «мою прекрасную Кеикилани»… Но разве она моя? Разве я могу её так называть? Что на меня нашло?

Ладно, я ещё успею об этом подумать.

Все эти две недели я хотел увидеть не только девушку, но и её отца. Я даже попытался составить гневную речь на их языке, но не хватило лексикона. Решил, что, когда Кеикилани придёт ко мне, я попрошу её перевести.

Ещё я ждал шамана. Для него у меня тоже заготовлена речь. И ещё какая!

И хотя жизнь в поселении текла как будто в своём русле, но ни вождя, ни шамана я ни разу не увидел. При этом и в самом поселении всё же чувствовалось какое-то волнение, будто напряжение повисло в воздухе плотной пеленой.

Итак, сегодня Кеикилани, наконец, приходила ко мне. В её глазах было столько боли, будто и не прошло двух недель после гибели её подопечной Таонги. И было в её глазах что-то ещё — пустота, словно она отчаялась бороться и смирилась с неизбежностью.

Я забросал девушку вопросами: как она себя чувствует, сильно ли пострадала, что это вообще такое было, что говорил об этом её отец, что говорит мать, что всё же с Таонгой? Я тут же пожалел об упоминании имени девушки. Лицо Кеикилани потемнело, а глаза наполнились слезами. Я попытался дотянуться до её руки, мне до невозможности хотелось пожалеть эту хрупкую девушку, прижать к себе, защитить. Кеикилани протянула свою руку в ответ, и я сжал её холодную ладонь, вкладывая в это всю свою заботу, все те пылкие чувства, что владели мной. Девушка почувствовала это, потому что лёгкая улыбка (едва заметная) коснулась её губ.

— Всё будет хорошо, Кеикилани, — шептал я, продолжая сжимать её ладонь. Потом потянулся и коснулся губами руки.

Глаза девушки заметно округлились.

— Что это означает? — спросила она, посмотрев на свою руку, затем мне в глаза.

— Это древний жест, выражающий уважение или восхищение, — взволнованно ответил я девушке. — Так мужчина без слов выражает чувства нежности.

Лёгкий румянец окрасил её щёки. Я впервые увидел её смущение. И это было прекрасно. Такое тихое очарование. И тут, я не знаю, что на меня нашло, но мои чувства и мысли перепутались, и я чуть не задыхаясь, выпалил:

— Кеикилани, я люблю тебя! Мы должны бежать отсюда. У меня есть план. Я хочу забрать тебя с этого острова, любить, защищать, беречь и никогда не отпускать. Если… если ты, конечно, согласна… — сказанные вслух слова показались мне глупыми, как из какого-нибудь дамского романа. А девушка смотрела на меня тихо и даже печально. И я не мог понять, что она чувствует. Я уже проклинал себя всеми словами. Но пути назад не было. Я, действительно, понял, что люблю это прекрасное создание.

Кеикилани молчала.

— Но даже если у тебя нет ко мне чувств, — продолжил я, — я всё равно хочу помочь тебе. Ты и всё твоё племя… Вы в опасности со своим шаманом. Я понял, как он создал Солей-дас. Он убивает вас, он…

— Я знаю, — тихо ответила девушка. Я опешил.

— Знаешь? — я не мог поверить.

— Я догадываюсь, — поправилась Кеикилани. — Я много раз не принимала участия в ритуале Солей-дас. Меня на это время оставляли в хижине, строго приказав, не покидать её и даже охраняли, чтобы не вышла. Но несколько раз я слышала, что там происходит. Один раз слышала голос шамана, хотя он всегда должен принимать участие в ритуале. Слышала его приказы, он говорил негромко, но я слышала. Я давно догадывалась.

Девушка замолчала.

— Ты говорила об этом с родителями? — спросил я, всё ещё удивлённый таким открытием.

Кеикилани печально вздохнула.

— Я пыталась. Отец, как всегда, пришёл в ярость, опять обвинив во