кроме лейкоцитарного сдвига влево, никаких других изменений не обнаружили. Но для беспокойства у нас есть причины. Во-первых, его сон стал прерывистым, он просыпается раз пять ночью, иногда от своего же крика. Он боится оставаться один в помещении. Он не может сейчас выносить любой шум, громкий разговор. Изменились предпочтения в еде, он на дух теперь не переносит многие продукты с резким запахом. Мы с мужем сначала не могли поверить в то, что из его воспалённой язвы на коже выползла змея. Это просто какая-то дикая несообразность, нелепость, абсурд! Мы думали, что это он придумал, или это ему показалось от испуга. Но когда отправили соскоб в лабораторию, то там оказались частички эпителия от кожи змеи. Мы Ване этого не сказали, чтобы ещё больше не усугубить его страхи.

— Вы сказали, что вы видели «их». — Напомнила я ей.

— Да, я к этому и подвожу. И вот, мы с мужем мечемся, пытаясь понять, как следы от тропической змеи могли попасть в рану нашего сына, пытаемся строить какие-то догадки, одна нелепее другой. У него, вроде как, нормально начинает эта рана затягивается, и он уже готовится к выписке. И тут ко мне в фойе больницы, когда я ждала приёма врача, обращается женщина. Она меня просит, чтобы я забрала своего сына со всеми его результатами анализов, анамнезом, и просто привезла его домой. И что ему поможет только лекарство на основе змеиного яда. Она может помочь достать это лекарство. И тогда, месяцев через шесть, всё встанет на свои места, главное, чтобы убедить всех, и сына в первую очередь, что не было никакой змеи. Я её, естественно, спрашиваю, а кто она такая, и почему мне даёт советы. И резко ей сказала, что мы доверяем только врачам, а не разным шарлатанам, которые пытаются нажиться на чужой беде. Она не обращает внимания на мою грубость, снова пытается мне сказать об этом лекарстве, но я ещё что-то там ей говорю, тогда она встаёт и идёт к выходу. А перед тем, как выйти на улицу, она мне говорит: «Сделайте так, как я вам сказала, пожалейте себя и своего сына». Я, конечно, не стала дальше узнавать про это лекарство, и никому не сказало про это. Но в этот же день, к вечеру, у Вани снова поднялась температура, всё тело покрылось красными пятнами, его, то морозило, то он покрывался по́том. Врачи сами не поняли, почему наступило резкое ухудшение здоровья. А я тогда не связала это с советом той странной женщины. Врачи всё-таки добились кое-какого улучшения, температура хоть и держалась, но была не критической, его перестало трясти. На наши вопросы, что с нашим сыном, врачи только руками разводили. Они и предложили, что надо ехать в Москву, к одному из самых лучших диагностов. Мы привезли Ваню домой, записались в Московскую клинику, стали ждать очереди. И тут начались наши бессонные ночи, изменение Ваниных привычек, и я сразу вспомнила ту женщину, в фойе. Рассказала мужу, он, конечно, сказал, чтобы я всё это выбросила из головы. Но неделю назад, придя с работы, он сел на кухне и закрыл лицо руками. Я думала, что он устал на работе, устал от ситуации с сыном, но он вдруг мне сказал: «Лена, мы их должны послушать. Зря мы сразу это не сделали». Оказывается, в тот день его вызвала охрана на вахту, сказали, что курьер лично ему должен вручить письмо. Он спустился вниз, подошёл к посыльному, а он ему протягивает небольшой конверт и говорит, что хоть время уже упущено, но если он хочет, чтобы сын его восстановился, то пусть даст выпить ему содержимое этой ампулы. И ушёл. Муж сначала непонимающе смотрел на конверт, а потом выскочил за курьером на улицу, и смог его поймать в последний момент, когда тот уже садился в машину. Муж буквально силой удержал его возле себя, он ему начал говорить, что первое предупреждение мы не приняли всерьёз, но это простительно, мы ведь ничего не знаем. Но мы теперь готовы идти на любые их условия, делать всё, что они нам скажут, только бы спасти Ваню. Курьер стоял и молча слушал мужа, а потом кивнул ему головой и сказал, что в ампуле лекарство на основе змеиного яда. Он сказал, чтобы мы сожгли все медицинские карточки сына, и нигде больше об этом никогда не вспоминали. А пока, чтобы мы увезли сына в какую-нибудь глухую деревню, из лечения — только отвар из папоротника. Никаких разговоров со всеми участниками тех событий. Надо, чтобы все выбросили из головы те события. Всё потихоньку забудется, так он сказал. Поэтому мы всем говорим, что Ваню повезли в клинику. А карточку мы его уничтожили, со всеми заключениями и результатами анализов. Не знаю, правильно мы поступили или нет, но мы так решили.

— Елена Андреевна, Вы поступили абсолютно правильно, так как жизнь сына главнее каких-то там своих мировоззрений. — Согласилась я с ней — Мы как раз по этому поводу и находимся здесь у Вас. То, с чем столкнулся Ваш сын, никак не назовёшь простым событием. И он невольно стал участником чужого конфликта, я бы даже сказала, чужой войны. И если есть хоть небольшой шанс снова вернуть его к обычной жизни, то надо следовать советам тех, кто к вам подходил. Вы правильно всё сделали. Если Вы захотите когда-нибудь услышать о том, с чем столкнулась Ваша семья, я Вам вот оставляю свой номер, звоните, мы обязательно с Вами поговорим об этом. А Вы не могли бы описать эту женщину, которая к Вам подходила в больнице?

— Лет тридцать, высокая, стройная, я бы даже сказала худая, больше восточной внешности. И разговаривала она, как бы это выразиться, с достоинством. А курьер был невысокий, возраст под пятьдесят, муж сказал, что он очень походил на бывшего военного. Вот всё, что я Вам могу рассказать. И ещё. Мне приснился сон в тот день, когда я встретила ту женщину. Я до сих пор под его впечатлением. Мне снились огромные песчаные чудовища, которые загоняли меня в тёмную комнату под землёй. И глаза у них были похожи на огранённые яркие рубины. Большие. Ольга Ивановна, что за пожилая женщина была возле наших ребят в тот злополучный день?

— Я думаю, что это была представительница одной из враждующих сторон. Той, которая находится по одну сторону со злом. Если верить старой истории, то есть какой-то потомок змеиного рода великих нагов,