— Я тебя хорошо матерю, сразу, без предварительных «базаров», — обещает Анвар. — По-русски матерю, но претензии высказываю на аварском языке.

— Я его не понимаю и нагло, с усмешкой, прошу тебя перевести.

— А я обещаю вместо перевода в морду дать, — теперь Юнус берет активную роль на себя. — Я человек южный, характер у меня горячий…

— Я еще раз усмехаюсь и предлагаю попробовать…

Юнус вместо ответа вытаскивает из-под полы легкой куртки национальный узбекский нож и приставляет мне к животу. Мои действия быстры и выверены. Я слегка изгибаюсь, чтобы направление удара ножом проходило мимо моего тела, одновременно с этой же целью разворачиваю корпус боком и в то же время захватываю Юнуса за запястье. Не хватаю за руку, а только захватываю кисть и загибаю ее «кочергой». Прижимаю нож боковой поверхностью к животу, — свои слова я сопровождал действием, — живот надуваю, и лезвие ножа работает как рычаг, который выворачивает противнику кисть. Нож падает мне в руку. Я имею возможность полоснуть Юнуса тем же ножом хоть по лицу, хоть по горлу, хоть по пузу, но я не настолько кровожадный, да и ответственности не хочу, и потому всего лишь бью его локтем в лицо.

Этот удар я только показываю, но не наношу.

— Юнус падает, как убитый! — продолжает за меня сам Юнус, падая на татами и дергая ногой, как в судороге. — Лежит и не шевелится. Судорога проходит. Юнусу не хочется получить удар ножом, который у него отобрали. Со стороны это смотрится глубоким нокаутом. Стопудово! Без оговорок. Юнус готов пострадать за дело, и такой удар переживет…

Он говорил самодовольно, и я мысленно пообещал ему, что завтра нокаут будет настоящий. Стопудово — настоящий!

— Анвар! — напомнил генерал, поторапливая дагестанца.

— Кавказцы друзей никогда в беде не бросают, — заявил Анвар. — На том весь Дагестан стоял, стоит и будет стоять.

Я возразил, но опять только мысленно. Много раз видел, как они друг друга бросают, несмотря на высокие слова, которые любят говорить.

— Действия? — напомнил я.

— Твои действия? — ответил он, требуя от меня продолжения. Я понял, что его останавливает. Нож в моей руке! Здравомыслящий человек, даже тот, кто не бросает друга в беде, на нож сам не полезет. Собственную жизнь человек обязан беречь сам, потому что посторонние это делают несомненно хуже.

— Я отбрасываю нож Юнуса в сторону. — Я же завтра не собирался никого резать, и потому мне нож был не нужен. В реальной, не контролируемой ФСБ ситуации я его, конечно же, не отбросил бы. Я бы припугнул им Анвара, а сам бы нанес ногой хай-кик или еще какой-нибудь удар. Все зависит от ситуации и от позы, в которой нахожусь я и мой противник. Но пока требовалось другое. — Я показываю, что конфликт исчерпан и я не собираюсь продолжать драку.

Я отбросил нож Юнуса в сторону.

— А я вытаскиваю свой нож. — Анвар достал черненый китайский нож, купленный, видимо, в киоске, слегка согнулся, изображая некую боевую стойку, и мелкими шагами начал приближаться ко мне. Так шагал, словно пальцами ног перебирал… Юнус по-прежнему лежал без движений, не торопясь принимать участие в продолжении «разговора». Он завтра точно не пожелает этого, решил я, и вдруг вспомнил, почему я так на него обозлился, хотя, казалось бы, серьезной причины и не было.

Когда-то в молодости я, будучи лейтенантом, служил на Памире. Наш разведцентр располагался в старинной казачьей крепости на окраине Хорога, к тому времени покинутой российскими пограничниками, долгие годы обживавшими эти старые строения.

Мы с товарищем вечером возвращались в казарму, когда на нас напало пятеро обкуренных парней. Просто так, без причины. Анаша руководила их поведением. Мне в тот раз таким же ножом, как у Юнуса, сильно порезали руку. Нож я тогда отобрал, после чего сам нанес противнику удар в шею. Но бил я машинально в самое уязвимое место — в сонную артерию. На ноже оставались мои отпечатки пальцев, и оставлять его не месте драки было нельзя. Мой товарищ воспользовался табельным пистолетом и застрелил четверых. Пятый после ранения в шею тоже не выжил. Ранение в сонную артерию всегда смертельно.

Было следствие, но никто драку не видел, и российские военные были вне подозрения. Пулевые ранения редкостью в тех местах не были, поскольку оружия на руках у местного населения хватало с избытком. Даже дети играли в войну с настоящим автоматом, я сам это видел. Правда, магазин, судя по весу, был без патронов, тем не менее сам факт такой игры говорил о многом.

Мы с товарищем, конечно, все рассказали командиру, как только вернулись в часть. И нас уже той же ночью машиной отправили в поселок Воссе, откуда мы вылетели сначала в Душанбе, а потом в Москву. Дело было закрыто, как и многие аналогичные дела того времени.

Единственное, что могло бы стать доказательством нашей вины, следы крови на земле. Моей крови, если бы ее смогли идентифицировать. А свою раненую руку я никому не показывал, и повязку долго еще прятал под рукавом. Нож я, кстати, забрал с собой. Кровь с него была смыта. Уже не помню, куда он делся. Кажется, я при увольнении подарил его кому-то из своих солдат-срочников, с которыми тренировался. Но я хорошо помню, как долго не заживала моя рана. Белый тонкий шрам на предплечье остался до сих пор. Мягкие ткани были прорезаны до кости, кость обнажена. И потому такие ножи я не люблю. Как не люблю, когда люди в городе ходят, вооруженные ножами.

Стойка Анвара меня просто позабавила. Я чуть не рассмеялся. И было от чего. Он стоял, согнувшись и слегка присев, лицом ко мне во фронтальной позе. Ноги держал намного шире плеч и опирался при этом на всю ступню. Нож Анвар держал верхним хватом, то есть лезвие смотрело из кисти вверх, но он не выставил его вперед, а прижал к боку, словно угрожал мне оттуда. Но чтобы ударить из этого положения, следовало еще со мной предельно сблизиться, чего я, естественно, ему бы не позволил.

Я, не наклоняясь, быстро шагнул вперед, нарушая дистанцию, и нанес ему удар основанием ладони в лоб. Противник тут же упал на спину — подвела неправильная стойка. А я следующим шагом наступил Анвару на руку, показал, как добиваю его, лежащего навзничь, ударом кулака в челюсть, после чего подобрал его нож.

И только после этого протянул руку, помогая Анвару встать. Он встал, энергично массируя себе запястье, на которое я наступил. Подошва моих берцев жесткая и рифленая, способна продавить мышцы до боли. Тут же поднялся и «нокаутированный» Юнус. Подобрал свой нож. Анвар поднял свой. Оружие тут же было спрятано под одежду.

— Со стороны выглядит правдоподобно… — оценил генерал Кабаков.

— Кто тебя учил так близко к телу нож держать? — спросил я Анвара и показал стойку с ножом около пояса. Ту самую стойку, в которой он стоял.

— Ивон учил. Он у нас специалист по ножевому бою. Говорит, если рука впереди будет, ее захватить легко.

— Кто попытается захватить руку с ножом, сам без рук останется, — сказал я. — Большая часть ударов ножом — режущая. А если говорить точнее — полосующая…