Лусия напряглась и встала. Она не любила об этом говорить.

– И когда же ты познакомишь меня с твоим мальчуганом?

– Дай мне время.

– Время?

Адриан откинулся на подушки, скрестив руки.

– Лусия, сколько мы с тобой уже вместе? Сколько месяцев? Одиннадцать? Двенадцать? Эй, ты куда?

– В душ.

– Уже уходишь?

Вместо ответа она прошла в ванную комнату рядом со спальней и встала под душ в роскошной черной душевой кабине, где струи воды меняли цвет, освещенные разными лампами. «Умный» экран LCD, ванна, джакузи, сауна и хаммам в одном флаконе. Просто космическая аппаратура. И на фига ему такая роскошь, если он залетает в эту кабину буквально на несколько секунд, чтобы только освежиться?

– Слушай, знаешь что, ты меня уже достала! – крикнул он с кровати.

Лусия улыбнулась. Адриан отходил от своей отточенной манеры выражаться, только когда злился. Она была уверена, что, перед тем как одеться, он нацепил на нос очки. Иногда Лусия думала, что очки – его защита, они охраняют его от внешнего мира, и Адриан Санс за ними просто прячется. Когда он снимал их, лицо у него становилось каким-то неприятно голым.

Познакомились они на службе, как и миллионы других людей. Ее отдел расследовал тогда кражу, которая плохо кончилась: два трупа и похищенные ценные картины. Она связалась с группой исторического наследия, где работал Адриан, и тот пригласил ее к ним в отдел. У них на двери висела репродукция «Джоконды», которая весело подмигивала. Изучая документы, найденные на месте преступления и относившиеся к украденным картинам, Адриан говорил о скупщиках краденого, о перепродаже с ее схемами и оборотами, о галереях. Он был очарователен и прекрасно знал свое дело. Ей тут же захотелось стащить с него очки и поцеловать. Но она дождалась вечера, позвонила ему и пригласила пропустить по стаканчику.

Сейчас под душем у нее перед глазами возник другой образ.

Они с Серхио занимались любовью на заднем сиденье машины, которой обычно пользовались для слежки. На этот раз они наблюдали за складом в промзоне Сан-Канилехас на северо-востоке Мадрида. Мускулистые плечи Серхио выглядывали из рубашки, которую она царапала ногтями, сидя на нем верхом, его пальцы лежали на ее грудях с напряженными сосками, а вздыбившийся твердый член погружался в нее всякий раз, когда она сгибала колени. Возбуждение увеличивалось, потому что Лусия сознавала запретность и предосудительность того, что они делали, – во-первых, потому, что сидели в засаде, а во-вторых, потому, что хорошо знала и ценила Лизу, жену Серхио. Но неистовое желание сметало с пути все принципы. Для них ничего не существовало: ни морали, ни правил, ни законов. Только это всепоглощающее пламя…

Лусия на секунду застыла, положив руку на переключатель душа. На нее накатило чувство вины.

Спустя пятнадцать минут, сидя за рулем своего «Хёндэ Туксон», она ехала запастись провизией в круглосуточный магазин на улице Альберто Агилера. Она дрожала от холода в тонкой кожаной куртке и хлопковом худи с капюшоном. Плюс три градуса на улице. Времени 23:47, и ей оставалось всего четыре часа сна до утренней летучки перед штурмом. Ведь Пенья наконец признал, что братья Лозано могут быть подозреваемыми в убийстве Серхио, достойными того, чтобы пустить в ход отряд спецназа.

Штурм должен был состояться перед рассветом, когда внимание хищников ослабеет. Нет, не внимание волков или тигров. Внимание шакалов, гиен и бродячих псов. К ним она не испытывала никаких особенных чувств. Есть враг, и есть война. Лусия Герреро – это Лусия Воительница.

* * *

Через двадцать минут она по возможности бесшумно вставила ключ в дверь соседней с ней квартиры, стараясь не уронить покупки.

– И ты являешься в такой час?

Лусия прошла в маленькую гостиную и повернулась к женщине с изможденным лицом и нечесаными седыми волосами, сидевшей на диване перед включенным телевизором. На ней был домашний халат из мольтона, толстый свитер и поношенные, но удобные джинсы. Вокруг нее громоздилась гора из подушек и одеял, из-под которой она, наверное, вылезала только чтобы отправиться в туалет. Конечно, она уже состарилась. Но в чертах ее лица еще оставалось что-то от той властной, высокомерной и несгибаемой женщины, какой она была когда-то. От той женщины, что жила с ее отцом, скоропостижно сошедшим со сцены в пятьдесят девять лет от сердечного приступа.

– У меня были важные дела, мама.

– Ты не забыла, что в субботу Альваро у тебя?

– Нет, мама, не забыла.

Она забирала сына на выходные раз в две недели. Так решила судья, женщина лет тридцати, у которой не было детей, – Лусия узнавала.

У ее матери был один интерес во вдовьей жизни: внуки. Она забывала все больше вещей, но только не тех, что касались Альваро.

– Звонил Самуэль, – сказала мать. – Он хотел с тобой поговорить, но не мог тебя застать. Думаю, у Альваро что-то случилось в школе.

Что-то случилось? Как это понимать? Самуэль – ее бывший муж, директор страхового агентства. По всей очевидности, его ремесло было более правомочно в глазах судьи, чем ремесло офицера судебной полиции Гражданской гвардии. Лусия заглянула в телефон: действительно, два непринятых вызова от бывшего мужа.

– Я ему завтра позвоню, – сказала она, направляясь на кухню, чтобы выложить в холодильник фрукты, овощи, йогурты, сыр и рыбу.

– Самуэль сказал, что пытался дважды дозвониться до тебя по мобильнику, – не унималась мать.

К дверце холодильника магнитами был прикреплен прошлогодний календарь, а календаря на этот год нигде видно не было. Лусия почувствовала раздражение: ну почему Самуэль, если не получилось дозвониться до нее, сразу звонит матери?

– Вполне возможно. Мама, я не отвечаю на частные звонки, когда нахожусь, – она чуть не сказала «на допросе», – на работе.

– Ну да. Давно известно, что у тебя сначала работа, а потом все остальное, – комментировала мать из соседней комнаты.

Выходя из кухни, Лусия заметила на стене фото Рафаэля. Ему на этой фотографии лет пятнадцать-шестнадцать. Он очень высокий для своего возраста… Очень высокий и тонкий… Рост метр восемьдесят восемь, а вес всего семьдесят четыре килограмма…

– Спокойной ночи, мама, – сказала она, разложив еду в холодильнике и направляясь к выходу.

Ей никто не ответил.

Да и услышали ли ее? Слух у матери заметно слабел. И она становилась все менее и менее чистоплотной. В квартире скверно пахло. Сестра Моника считала, что мать постепенно сходит с ума, и хотела ее поместить в дом престарелых. Она объясняла, что такая нагрузка слишком велика для них, хотя всем занималась Лусия, а Моника, обитая в просторном, в четыреста квадратных метров, доме мужа, пилота международных авиалиний, который очень хорошо зарабатывал, целыми днями не знала, куда себя девать. Каждый раз, когда они заводили об этом речь, дело кончалось взаимными обвинениями и упреками. Моника рано вышла замуж за летчика-истребителя ВВС и, видимо, не имела понятия, что такое реальная жизнь, в которой люди с утра до ночи выбиваются из сил, чтобы заработать более-менее приличную сумму, и у них все равно не хватает денег, чтобы определить детей в хорошую школу. Лусия вспомнила, что когда племянники были маленькие, их отвозила и забирала из школы домработница Консуэла.