– Вау! Для всей Америки – обычный трудовой день, но только не для меня.

Аспирантка, явно вступающая в новую, еще не изведанную полосу жизни, нашарила на заднем сиденье косметичку.

– Да здравствует понедельник!

Глория еще разок перемигнулась с зеркальцем, которое лучилось то ли от благостного сентябрьского важного солнца, то ли от радости за голубоглазое отражение.

Конечно, подружка Ти разнесет по всей округе и дальше весть о первой настоящей любви аспирантки, поглощенной до этого исключительно научными изысканиями, – но зачем скрывать этот неопровержимый факт? Что случилось, то случилось.

Как обычно, Глория Дюбуа, миновав общий турникет, прямиком направилась к служебному входу.

И как всегда, давний знакомый, толстый сорокалетний Браун, скучавший в сдвинутой на лысину фуражке с эмблемой в виде серебряной розы, дружески окликнул привлекательную особу:

– Все хорошеешь, Гло!

Браун приласкал огромной ладонью кобуру, шутливо добавил:

– Не хуже наших роз!

– Куда мне до них!

– Только не надо скромничать.

Аспирантка уделила мгновение скучающему привратнику.

– Сэр, кажется, ваша милая племянница поступила в наш университет?

– О да, мисс.

– И как она, уже адаптировалась в студенческой среде?

– Трудно сказать.

Браун снова приласкал кобуру.

– По-моему, там какие-то трения с однокурсницами.

– Это понятно: вначале каждый норовит показать характер.

– Боюсь, как бы не бросила учебу.

– Привыкнет.

– Будем надеяться.

Разговор явно затягивался, и Глория непринужденно прервала диалог вопросом, который явно намекал на то, что вечно занятой аспирантке надо спешить.

– Где, интересно, сейчас Тина Маквелл?

– Как всегда, в своей конуре. Но имей в виду: она сегодня не в духе.

– С чего бы это?

– Слышал, что новый проект по расширению и изменению структуры посадок не прошел утверждения в Совете попечителей.

– А у меня для Тины потрясающий сюрприз.

– Да я знаю все твои сюрпризы, Гло!

Польщенный вниманием умненькой и без снобистских замашек аспирантки, Браун, обожающий холодное светлое пиво и сушеных кальмаров, солидно поправил фуражку.

– Опять состряпала из хромосом что-нибудь этакое?

– Не из хромосом, а из генов.

Глория Дюбуа по привычке хотела было продолжить заумную лекцию о проблемах современных технологий селекции растений, но неожиданно сказала совершенно другое:

– Вот черт, я, кажется, влюбилась!

Браун, опешив от девичьих откровений, немного сконфузился.

– Бывает.

– Ну, я побежала.

– Минутку, Гло.

Браун – торжественно, как при утреннем подъеме флага, – взял под козырек.

– Желаю крепкой семьи.

– Спасибо.

– Ну, разумеется, детишек побольше…

Глория Дюбуа хотела ответить, что не каждая влюбленность заканчивается бракосочетанием, но промолчала, надеясь на лучшее.

И как только встревоженная посетительница вступила в пределы цветочного буйства и роскошества, волшебный мир, благоухающий чарующими ароматами, – все нехорошие, скучные, гадкие мыслишки о будущем, все смутные подозрения и житейские гипотезы мгновенно отошли на второй план.

Глория Дюбуа имела еще одну вескую причину для регулярных поездок в Национальный парк роз.

У каждого сорта на табличке, кроме названия, указывался и штат, из которого его доставили, а также титулы, награды и полное имя удачливого селекционера.

Аспирантка, имеющая прямое отношение и к селекции роз, и к истории их разведения, только здесь в полной мере ощущала фамильную гордость.

Каждый раз Глория Дюбуа как бы заново вспоминала жуткие легенды и горестные были своего знаменитого рода.

Глория не торопилась в лабораторию.

Влюбленную аспирантку потянуло к короткой экскурсии по местам селекционной славы предков.

Глория задержалась у низкорослых кустов, усыпанных миниатюрными алыми цветками.

Фамильный сорт – «Птит амур», тот самый, из королевского цветника. Людовики да Генрихи, охочие до постельных утех, дарили эти изящные и трогательные букеты новым фавориткам.

Глория нагнулась к ближайшей розочке, только что распустившейся и еще не познавшей ни ласку осеннего светила, ни трогательность утренней росы, ни шалости дневного ветерка.

– Представь, я влюбилась в карие глаза, – тихо-тихо прошептала аспирантка, верившая иногда, что растения понимают не только заботу и внимание, но даже и слова, произнесенные как надо.

В ответ юная розочка многозначительно расправила крайние лепестки, которые, казалось, страстно затрепетали.

Поцеловав старинную гордость рода Дюбуа, Глория проследовала дальше – привычным, а сегодня необычайно волнительным маршрутом, который она в шутку называла эмигрантским, потому что извилистая дорожка из желтого кирпича вела к первой из французских роз, укоренившейся на Американском континенте.

Да, однажды парижская удача и преуспеяние закончились – по вине той самой, печально известной Варфоломеевской ночи.

Глория посторонилась, вежливо пропуская группу экскурсантов, – судя по всему, из Японии, до зубов вооруженных фотоаппаратами да видеокамерами.

Влюбленная аспирантка вновь ощутила жуть, которая осталась от ночного кошмара.

Католики старательно проливали чужую кровь, очищая Париж от гугенотской ереси.

Во сне это происходило как в плохом голливудском блокбастере, грешившем натурализмом.

Еще одна такая пытка избыточной исторической виртуальностью – и нервы могут сдать окончательно.

Вся надежда, что Гранд Маман сегодня вечером сыграет роль психотерапевта.

Главное – избавиться навсегда от принудительного многосерийного возврата в прошлое.

Пусть кошмар канет в вечность, а любовь – любовь останется.

Глория уступила дорожку жестикулирующим и громко говорящим итальянцам.

Экскурсанты нисколько не удивились девушке, которая о чем-то спрашивала цветы. Может быть, они решили, что так и положено вести себя сотрудникам селекционного центра.

А вопросы аспирантка с бейджиком на груди задавала трудные. Как на главном, судьбоносном экзамене.

Почему всегда счастье соседствует с горем?