— не неси чепухи! — уже рявкнул он, — ее принесло рекой! ночью! Я понятия не имею, кто это и откуда, но ей плохо, и надо идти за лекарем…

Годива вскинула бровь, несколько мгновений пристально смотрела на него — а потом решительно сжала челюсти и шагнула вперед, к девушке. наклонилась к ней и первым делом пощупала пульс. Потом — лоб. Пробормотала ругательство. Зачем-то взяла безвольную тонкую руку в свою и старательно ощупала ладонь и пальцы. И повернулась к Аларику.

— Ее изнасиловали?

он только руками развел.

— откуда мне знать? Ее принесло разлившейся Свуфтицей. И если бы я не возвращался в дождь, то она бы захлебнулась, это точно. так что, посидишь с ней? А я за лекарем…

но мысль о том, что эта хрупкая куколка могла стать жертвой насилия, почему-то болезненно царапнула. так не должно быть с такими красивыми юными девушками. не должно.

— Давай без лекаря, — вдруг сказала Годива, — не торопись.

— У нее жар, а я не умею лечить. Почему не надо? — он непонимающе смотрел на проститутку, внезапно ставшую самой обычной малоприметной горожанкой.

— ты не понимаешь? — она хмыкнула и сложила руки на груди, — она же из благородных. Аристократка. Если такую приносит река, то все здесь не просто так. такие, как она… как тебе объяснить? Случайно не должны попадать в такие истории. А если попали, то явно не случайно. Возможно, у нее были враги. И возможно, эти враги ее будут искать… Ее — или ее тело, что бы удостовериться, что все сделали правильно.

Аларик молча подвинул себе стул и сел, размышляя. В словах Годивы была немалая доля правды. А сам он… разглядывая это хрупкое тело, это лицо с такими правильными чертами — сам он разве не думал об этом?

И вздохнул. нет, не думал. но, выходит, с лекарем точно не нужно торопиться, потому что лекарь обязательно донесет бургомистру, а там… кто знает, кто и почему сбросил эту девушку с обрыва?

Годива тем временем снова склонилась над больной, потрогала ей лоб, потом аккуратно ощупала грудную клетку и сообщила:

— Ребра целы, и то хорошо. малышке повезло.

— Повезет, если в живых останется, — поправил он. И напомнил, — темные маги не могут исцелять.

— но грамоте ты обучен? — уточнила Годива, — давай-ка, я тебе скажу, что купить в лавке снадобий, ты сходишь и принесешь. А я пока присмотрю за крошкой.

Возражать не было смысла, и спустя некоторое время Аларик широко шагал по узкой улочке Шаташверина, зажав в кулаке мятую бумажку с записанными названиями. очень хотелось верить, что те снадобья, которые посоветовала Годива, помогут, потому что иначе… он будет виноват в смерти девушки, которой и без того не повезло.

Его одежда была сырой, порывы холодного ветра прохватывали насквозь — но Аларик этого даже не чувствовал. он сам горел — оттого, что было страшно, оттого, что не был уверен в том, что успеет, что спасет. Интересно, какие у нее глаза, когда она их откроет?..

Ближайшая лавка снадобий располагалась в полуподвале, куда вела старая и скользкая каменная лестница. Спустившись, Аларик протиснулся сквозь узкую и низкую дверь, и оказался в темноватом помещении, где пахло пылью и мышами, а за прилавком, куда падал скудный свет из оконца, сидела пышнотелая дама преклонных лет. накрахмаленный капор обрамлял ее круглые щеки, и такой же жесткий белый воротник топорщился вокруг пухлой шеи.

— Вам чего, господин хороший? — дама прищурилась, сперва расплылась в улыбке, которая погасла при виде одежды темного мага.

И, уже громче, дама повторила:

— тебе чего? не задерживай, видишь, занята я.

Аларик усмехнулся. Вся его жизнь — защищать людей, которые плюют вслед, и ничего с этим не сделаешь.

— мне… вот что. Имеется? — он решительно положил на прилавок исписанную бумажку.

Дама брезгливо оттопырила губу, заглянула в список. Затем, взяв его двумя пальцами, поплыла куда-то в дебри высоких стеллажей, и вскоре на прилавке выросла пирамида из свертков и маленьких склянок с непонятным содержимым.

— Вот, три серебряных полукаруны.

Аларик расплатился, понимая, что дерут с него втридорога, сгреб добычу в охапку и поспешил обратно. Под конец он перешел на бег, ему почему-то стало казаться, что дорога каждая минута. И вот, наконец, дом на сваях, вокруг — грязи изрядно, и главное не поскользнуться, не упасть и не рассыпать добытые снадобья. не разуваясь, он рванул по коридору, но замер на пороге спальни. Заглянул — и выдохнул с облегчением: Годива сидела рядом с кроватью и обтирала девушку мокрой тряпочкой. оглянулась на Аларика.

— ну что, принес? Давай сюда.

— откуда ты знаешь, как этим всем лечить? — он вывалил покупки на стол, и Годива тут же подошла, принялась рыться в свертках.

— Работала одно время помощницей в такой лавке, — спокойно ответила та.

— А я думал… — вырвалось у Аларика, но он тут же прикусил язык.

— ты думал, что я всегда была шлюхой? — женщина покачала головой, — нет, милый. не всегда. но беда в том, что тогда у меня был маленький ребенок, которого нужно было чем-то кормить. И, знаешь, грустно то, что шлюха может заработать больше, чем помощница в лавке снадобий. А ещё более грустно — то, что потом твоя жертва, твое потерянное доброе имя, оказывается напрасной.

— С кем он сейчас, ребенок? — спросил Аларик, подумав о том, что, возможно, Годива оставила малыша с бабкой или даже оставила в приюте.

но Годива лишь покачала головой и молча ткнула пальцем вверх.

Аларик же невольно потупился, потому что в глазах напротив колючим цветком раскрылась бездна боли. И он ничем не мог помочь.

— Так, — бодро сказала женщина, — давай-ка будем приводить в чувство эту птичку. Думаю, она нам потом сможет рассказать много интересного — если, конечно, захочет.

— Я тебе буду должен, — пробормотал Аларик, все ещё не зная, куда деться.

Ему было стыдно оттого, что всколыхнул застарелую боль этой женщины, почти разодрал ее и без того незаживающую рану. И чувствовал он себя при этом страшно неуместным и неуклюжим.

— ты всего лишь можешь платить мне как приходящей сиделке, — ответила Годива, — прости, но бесплатно я с некоторых пор ничего не делаю.

— Как скажешь, — он невольно улыбнулся.

Ему даже нравилась такая постановка вопроса, потому что, расплатившись честным серебром, он переставал быть должным.

те временем Годива засуетилась над больной, аккуратно приподнимая ее голову, влила в рот содержимое нескольких пузырьков. Потом потребовала чистой воды, вылила в плошку какую — то едко пахнущую жидкость из флакона, и начала обтирать девушку этим. Аларик стоял-смотрел, а потом решил, что, наверное, он пока здесь не нужен, и может пойти наверх и переодеться. тут самому бы не захворать, бегая в мокрой одежде по ранней весне…