Возможно, этот страх был вполне обоснован…

Аларик вздохнул.

— ну так что, скажешь? Я — Аларик Фейр. А ты?

Губы девушки дрогнули, приоткрылись. она глубоко вдохнула, решаясь, и…

Выдохнула тихое, скомканное мычание.

В светлых глазах снова появился страх.

она вдохнула ещё раз — и снова что-то неразборчиво промычала. Какое-то «а-ва-ва».

Судорожно закрыла ладонями лицо. Потом, с хрипом выдыхая, вцепилась в собственное горло так, словно хотела его разодрать.

— Стой! Что ты? Что?! — и он снова схватил ее тонкие запястья, потому что боялся, что навредит себе.

— Ва-ва-ва! — судорожно промычала она.

И вдруг замерла, напряженная, словно пружина.

Тихонько повторила свое «ва-ва-ва». Всхлипнула.

И из ее глаз внезапно покатились слезы.

«немая», — сообразил Аларик.

Впрочем, не велика проблема. Вернее, в данном случае проблема — совсем не это.

он наклонился над девушкой, осторожно погладил ее по голове.

— не плачь, — сказал тихо, — ну и что, что ты не можешь говорить. Это все ерунда. Я ведь могу тебе задавать вопросы, а ты сможешь кивать головой. ты меня понимаешь, правда ведь?

она судорожно закивала, да так, что, казалось, тонкая шея переломится.

— Хорошо-хорошо, — он пытался ободряюще улыбаться, — скажи, а ты обучена грамоте?

Снова несколько кивков, и по бледным щекам одна за другой катятся прозрачные слезы.

«Вот беда-то, — подумал он, — что с ней случилось?»

— Послушай, — снова погладил по волосам, как маленькую девочку, — если ты умеешь читать и писать, то твоя немота — ничего не значит. Давай, я принесу тебе бумагу и карандаш? Тогда ты сможешь записывать то, что не можешь сказать.

Кажется, эта идея ей очень понравилась. она как-то особенно пронзительно посмотрела на Аларика и снова закивала. он сказал:

— Тогда я сейчас вернусь. только ты, пожалуйста, не пытайся убежать. Это может быть опасно для тебя, понимаешь?

определенно, все она понимала. И более того, превосходно помнила все, что с ней стряслось — потому что сжала губы и кивнула. один раз, но с таким выражением отчаяния на личике, что у Аларика вдруг возникло желание обнять ее, прижать к себе и защитить от всего зла этого несправедливого мира.

— Договорились, — сказал он и бегом выскочил из комнаты.

Пожалуй, давно Аларик так не торопился. Ему казалось, что если помедлит, девушка исчезнет так же внезапно, как и появилась в его жизни. А потом с ней приключится беда, от которой не спасет уже никто. он схватил первый попавшийся лист бумаги, планшет, огрызок карандаша и сразу же вернулся.

— Вот. Давай-ка, я помогу тебе сесть. И мы… поговорим. Да, поговорим.

— Ва-ва-ва, — промямлила она.

По щекам катились прозрачные слезинки, веки покраснели и припухли.

— не плачь. — он нахмурился, — что бы ни случилось, ты осталась жива. И это хорошо.

Потом он нагромоздил подушек. Девушка, сообразив, что голая, судорожно притиснула к груди одеяло и снова глядела со страхом. Вздрагивала болезненно, когда он подсунул под спину ладонь и помог сесть. он положил ей на колени планшет с бумагой, протянул карандашик — легкое прикосновение ее пальчиков оказалось неожиданно-приятным. неуместно приятным.

Потом она что — то царапала на бумаге, протянула листок ему.

И Аларик прочел:

«меня зовут Камилла. моих родителей убили. не отдавайте меня, умоляю».

А ведь Годива оказалась права, ох, как права! Такие девушки, как эта, просто так не падают в реку…

Аларик посмотрел на всхлипывающее прекрасное создание и нахмурился.

Ему следовало бы узнать, что там произошло на самом деле.

А если за этой девчонкой придут враги? Что он сможет сделать? отдаст? не получится не отдать, потому что он — темный маг, и он не может использовать свою магию против людей…

— Кто убил твоих родителей, знаешь?

Бумага вернулась в ее руки. И Камилла, вздрагивая и всхлипывая, продолжила:

«Я не знаю».

— не думаю, что верги, — пробормотал Аларик, — если бы был прорыв, то я бы его почувствовал.

Дело принимало скверный оборот.

но что он может сказать девушке? Пока… ничего.

А она смотрит на него покрасневшими от слез глазами и молчит, как будто ждет.

Потом она склонилась над планшетом, и Аларик увидел:

«Раньше я могла говорить, а теперь не получается».

— Бывает, — ответил он.

очень немногословно, потому как — на самом деле — он и не знал, что тут можно говорить.

Потом, подумав, добавил:

— Знаешь, что? Давай договоримся. тебе нужно выздороветь и набраться сил. Потом, когда ты встанешь на ноги, мы ещё раз все обсудим и решим, что делать дальше. И ты мне расскажешь все о себе и своей семье, чтобы я понимал, что происходит. А пока — я сделаю тебе чай. И отдыхай. Договорились? Я и сам хотел бы немного вздремнуть, если ты не против, конечно.

она кивнула.

А потом снова заплакала, и Аларик окончательно растерялся, не зная, как ее утешить, да и нужно ли? Если она сказала правду, и если ее родителей недавно убили, то какое утешение он ей может предложить? Лучшее, что возможно — это просто дать ей выплакаться. И объяснить, что больше никто ее не обидит — по крайней мере, в этом доме.

он проснулся оттого, что по лицу назойливо прыгал солнечный зайчик, вспыхивал сквозь веки алым. Эдвин невольно вскинул руку, закрываясь от крошечного жалящего солнца.

— Какого верга?!!

— Пора бы просыпаться, ваше высочество.

— Какого верга ты тут делаешь? — повторил он и прищурился на силуэт на фоне витражного окна, утопающий в золотистом сиянии полудня.

Силуэт был женским. Пышная прическа, тонкая талия, точеные плечи и руки. Эдвин застонал и закрыл лицо подушкой. Лафия начинала надоедать — заботлива до назойливости, ненасытна до тошноты. Конечно, ее можно было понять: выдали в шестнадцать за старика, который, опасаясь прослыть рогоносцем, держал ее взаперти, а сейчас ей тридцать и она наконец овдовела. но — вот уж действительно, она начинала надоедать. Иногда Эдвину казалось, что будь на то воля Лафии, она бы держала взаперти его самого, не выпуская из кровати.

между тем женщина подошла к кровати, опустилась на ее краешек и, едва касаясь, погладила Эдвина по колючей от щетины щеке.

— Я утром узнала, что ты еще ночью вернулся, — промурлыкала она и призывно заглянула в глаза, — почему вернулся?