Он мог бы закрыть глаза и потеряться в печальном пении виолончели. Но надо было следить за женщиной и быть наготове. Если она пойдет к выходу, то и он тоже.

Они ехали уже больше часа. Ни ему, ни ей не следовало здесь находиться. У него была работа, и у нее тоже, а когда люди не делают того, что должны, мир разваливается и он должен его лечить. Ему было приказано лечить мир. Поэтому он следил за ней, стараясь оставаться незамеченным.

Она села сначала в один автобус, потом в другой, и он обратил внимание, что она пользуется справочником «А-Z», чтобы следовать определенным маршрутом. Он понял, что она незнакома с районом, по которому они едут, районом, который казался ему таким же, как и весь остальной Лондон. Дома ленточной застройки, магазины с грязными пластмассовыми вывесками над витринами, граффити из кривых букв, складывающихся в бессмысленные слова…

По мере того как они кружили по городу, туристы на тротуарах уступили место студентам с рюкзаками, затем их сменили женщины, закутанные с головы до ног в черные одеяния с прорезями на месте глаз, в сопровождении мужчин, удобно одетых в джинсы и белые футболки. Потом появились африканские дети, которые бегали и играли в парке под деревьями. Многоквартирные дома в солнечном мареве обратились в школу, а школа, в свою очередь, растворилась в офисных зданиях, и он отвернул от них взгляд. Под конец улица сузилась, изогнулась и стала походить на деревню, хотя он знал, что сейчас это уже не деревня, а место, которое когда-то было деревней. Еще одно поселение из множества других, проглоченных наступающим Лондоном.

Улица поднялась на невысокий холм, и с обеих сторон ее окружили магазины. Матери толкали перед собой коляски, народ здесь был смешанный. Африканцы беседовали с белыми. Азиаты покупали халяльное[8]мясо. Старики пенсионеры потягивали турецкий кофе в кафе, рекламирующем французскую выпечку. Это было приятное место. Он расслабился и едва не отключил музыку.

Вдруг он заметил, что она встрепенулась и закрыла справочник, но прежде аккуратно расправила уголок страницы. У нее была только сумка через плечо, она сунула в нее справочник и направилась к двери. Автобус подошел к концу Хай-стрит, к магазинам. Кованая решетка поверх кирпичной облицовки подсказала ему, что они остановились у парка.

Странно, что она проехала всю эту дорогу на автобусе ради того, чтобы посетить парк, в то время как не далее двухсот метров от места, где она работала, тоже имелся парк, вернее сказать, сад. День и в самом деле выдался очень жарким, под деревьями наверняка прохладно, и даже ему захотелось прохлады после поездки в движущейся печке. Но если ее целью было найти прохладу, то она могла попросту сходить в приходскую церковь Святого Павла, что она иногда и делала в обеденный перерыв. В церкви она читала надписи на настенных досках или сидела возле решетки алтарного придела, смотрела на алтарь и на икону над ним. На иконе была изображена мадонна с ребенком. Он знал это, хотя — вопреки голосам — не считал себя религиозным человеком.

Он дождался последнего момента и только тогда выскочил из автобуса. Пока сидел, инструмент стоял на полу, между ног, и он едва не забыл взять его с собой, потому что пристально смотрел ей вслед, когда она пошла в направлении парка. Это было бы непростительной ошибкой с его стороны, и из-за того, что он едва ее не совершил, он вынул наушники и заглушил музыку. «Огонь пришел, пришел, он здесь, — закрутилось в его голове, когда музыка прекратилась. — Я призываю птиц попировать на телах павших». Он моргнул и резко потряс головой.

Чугунные ворота на откосе были полностью открыты, к ним вели четыре ступени. Прежде чем подняться по ним, женщина подошла к доске объявлений, где за стеклом висел план парка. Она всмотрелась в него, хотя и быстро, словно проверила то, что уже знала. Затем вошла в ворота, и ее тут же поглотили развесистые деревья.

Он заторопился. Посмотрел на план — дорожки шли в разных направлениях, там же было показано какое-то здание, памятник, написаны какие-то слова, но названия парка он не заметил и, только войдя в ворота, сообразил, что это кладбище. Такого кладбища он раньше не видел: ползучие растения обвивали могильные камни и памятники, у их подножий росли ежевика и лихнис.[9]Похороненные здесь люди были давно забыты, как и само кладбище. На могильных камнях прежде были высечены имена покойных, но они давно стерлись, и виной тому погода и вмешательство природы, пожелавшей завладеть тем, что находилось здесь до того, как люди начали хоронить своих мертвых.

Ему это место не понравилось, но тут уж ничего нельзя было поделать. Он был ее опекуном («да, да, понимаете теперь?»), он должен был ее защитить, а это означало, что на него возложена обязанность, которую ему надлежит исполнять. Но он услышал, как в голове у него поднимается ветер. «Я во власти Тартара, — донеслось из вихря. — Слушай, просто слушай. Нас семеро, и мы стоим возле его ног». Он быстро надел наушники и включил звук на полную мощность, чтобы слышать только пение виолончели и скрипок.

Тропа, которую он выбрал, была неровной, пыльной и усыпанной камнями, на обочине лежали прошлогодние листья, хотя и более тонким слоем, чем на земле под деревьями, шатром раскинувшимися над его головой. На кладбище царила прохлада, воздух был чист и свеж, и он подумал, что может сосредоточиться на этом — на ощущении воздуха и запахе свежей зелени — и голоса не станут его мучить. Он глубоко вздохнул и расстегнул ворот рубашки. Тропа изогнулась, и он увидел женщину впереди себя. Она остановилась посмотреть на памятник.

Этот памятник отличался от других. Погода и его не обошла своим вниманием, но растительности под монументом не было, и он стоял гордый и незабытый. На мраморном основании лежал спящий лев. Льва изваяли в натуральную величину, поэтому и основание было большое, покрытое высеченными надписями и именами, и они не стерлись.

Она провела рукой по каменному животному, погладила его широкие лапы и морду с закрытыми глазами. Ему показалось, что она сделала это на удачу, и, когда она пошла дальше, он тоже прикоснулся пальцами к каменному льву.

Женщина свернула направо, на более узкую дорожку. Навстречу ей ехал велосипедист, и она шагнула в сторону, в заросли дикого винограда и щавеля, где шиповник обвивал крылья молящегося ангела. Немного дальше она снова уступила дорогу парочке, шедшей рука об руку, при этом каждый другой рукой толкал перед собой коляску. Ребенка в коляске не было, там стояла корзинка с продуктами для пикника и бутылки, блеснувшие на солнце, когда он проходил мимо. Она приблизилась к скамье, на которой сидела группа мужчин. Они курили и слушали музыку, доносившуюся из бумбокса. Музыка была азиатской, да и мужчины были азиатами. Музыка звучала так громко, что даже он слышал ее, несмотря на пение виолончели и скрипок в наушниках.

Он вдруг понял, что она — единственная женщина, которая ходит по этому месту одна. Подумал, что это опасно, и его страхи подтвердились, когда головы азиатов повернулись ей вслед. Мужчины не двинулись, не пошли за ней, но он знал, что им этого хотелось. Одинокая женщина означает предложение мужчине, а если нет, такую женщину следует научить дисциплине.