Когда дедуля уезжает во Флориду, я забочусь о его коте. Ворчун – злобный котяра, но в последнее время нравится мне больше Лэнгстона. Пока я кормлю его и не мучаю нежеланными поцелуями, кот не кинет меня ради какого-то парня. Ворчун для меня почти как мой собственный питомец, так как родители не разрешают мне завести своих зверушек.

Когда я была маленькой, мы взяли двух кошек из приюта: Холли и Хобби. Они быстро покинули нас. Обе умерли от лейкоза, но я тогда этого не понимала. Мне сказали, что Холли и Хобби закончили «учебу» у нас и поступили в «кошачий колледж», поэтому я их больше никогда не увижу. Это случилось всего спустя пару лет после происшествия с мышкой. Понятное дело, что реальную причину исчезновения кошек от меня скрыли. И позже об этом пожалели. Уж лучше бы они были со мной честны. Когда мне было восемь, мы с дедушкой поехали в Уильям-колледж навестить моего кузена Марка – первокурсника. За выходные я обшарила чуть ли не весь кампус в поисках своих кошек, а в библиотеке вообще заглянула в каждый уголок. Тогда-то Марк при всех, прямо в общей столовой, популярно объяснил мне, почему бедные животинки не могут быть ни здесь, в его колледже, ни в каком другом колледже, кроме небесного. Тут начался второй акт действия под названием «Лили Визгля». Короче говоря, Уильям-колледж будет рад, если я в следующем году не подам в него документы.

С тех пор я время от времени умоляла родителей позволить мне завести котенка, черепашку, собаку, попугая или ящерку, но все мои просьбы отклонялись. И после этого родители, как ни в чем не бывало, укатили вдвоем праздновать Рождество. А я их отпустила! И вот у кого тут грешок за душой, а?

Я считаю себя жизнерадостным человеком, особенно в праздничные дни, но как тут радоваться Рождеству, когда от него веет холодом и одиночеством? Родители отдыхают на Фиджи, Лэнгстон не отлипает от Бенни, дедуля сидит во Флориде, а все остальные родственники разъехались кто куда, подальше от Манхэттена. Двадцать четвертое декабря – обычно Самый Потрясающий День перед Самым-Самым Потрясающим Днем Года – обещает мне скуку смертную.

Сейчас бы мне очень пригодились подружки, с которыми можно погулять и развеяться, но в школе я человек незаметный, что меня в принципе устраивает. Я только на футбольном поле суперзвезда. Странно, но мой талант в игре не сделал меня популярной. Меня уважают, да. Однако не приглашают в кино и на внеклассные посиделки. Наверное, тут еще немаловажную роль играет то, что мой папа – замдиректора школы. Видимо, дружить со мной в каком-то смысле рискованно. Мои спортивные способности в комплекте с полной социальной апатией сделали меня капитаном футбольной команды. Я единственная, кто ладит абсолютно со всеми, при этом ни с кем не дружа.

Утром в канун Рождества я пообещала себе в новом году поработать над собой: стать более общительной и дружелюбной, чтобы на важные праздники, если семья снова бросит меня, больше никогда не остаться одной.

На сегодняшний день моей компанией была лишь записная книжка.

И хотя ведущий со мной игру Безымянный-Он интриговал меня до того, что я каждый раз безумно волновалась, получая сообщение о возврате записной книжки Той-Которая-Вежливо-Назвала-Свое-Имя, он также вызывал у меня некое беспокойство. Уже не один, не два, а три моих родственника (кузен Марк из «Стрэнда», дядя Сэл из «Мэйсис» и двоюродная бабушка Ида из музея мадам Тюссо), независимо друг от друга, при описании этого таинственного парня, слишком «загадочного» и «мудреного», чтобы просто взять и представиться, использовали одно и то же слово: «бука». И вот я думаю: а стоит ли продолжать всю эту шараду? Мне даже не сказали, симпатичный ли он.

Это плохо, что я мечтаю об идеальной и чистой любви, как в мультфильме «Братва»? О, как же мне хочется быть бумажным листом, парящим со степлером по конференц-залу, видящим лишь великолепные городские небоскребы в окне и ежегодные доклады с радужными прогнозами о прибыли и совершенно не замечающим на столе злодейский интерком, Данте, озвученный Кристофером Уокеном, – корпоративного рейдера, тайно планирующего захват компании. Я бы с удовольствием попала в плен к Данте, чтобы быть спасенной героем степлером. Похоже, мне хочется быть… скрепленной степлером. (Это глупо? Антифеминистично? Жаль, если так.)

Бука вряд ли похож на мечтателя-степлера, но все равно нравится мне. Даже если он слишком претенциозный, чтобы назвать свое имя.

Здорово, что на Рождество он хочет словарь. Это так эксцентрично. Интересно, как бы он отреагировал, узнав, что я могу дать ему желаемое и при этом совершенно бесплатно. Но сначала он должен доказать, что достоин этого. А то пока я вся в сомнениях, ведь он даже не назвался.

«Мое имя – соединитель для букв».

И что это значит??? Я тебе не Эйнштейн, Бука! И не Парень из Электрички[12], кем бы ты там ни был.

«Единственное, что я хочу на Рождество, помимо БОС, – чтобы ты сказала мне свое рождественское желание. Только пусть это будет не вещь, а чувство. То, что нельзя купить в магазине, положить в коробочку и завернуть в подарочную бумагу. Пожалуйста, напиши мне о своем желании в записной книжке и оставь у рабочих пчелок в «ФАО Шварц», в отделе «Кукла своими руками». Удачи! (И да, это тебе, злой гений, месть за мое посещение универмага «Мэйсис» в рождественский день.)

Соединителю Буке повезло, что в этом году у меня Рождество-Отстой. Поскольку обычно в этот день я бы: 1) помогала маме строгать овощи для рождественского ужина, слушая вместе с ней праздничные песни и подпевая; 2) помогала папе упаковывать подарки и укладывать из них гору вокруг елки; 3) размышляла о том, стоит ли добавить в бутылку брата снотворного, чтобы он рано уснул и без проблем поднялся в пять утра открыть со мной вместе подарки; 4) думала о том, понравится ли дедушке связанный мною свитер (убогонький, но я совершенствуюсь с каждым годом, и, в отличие от Лэнгстона, дедуля все равно носит мои свитера); и 5) надеялась получить на следующее утро в подарок новехонький велосипед или любой другой экстравагантный и дорогущий подарок.

Я перечитала предложение, в котором Бука назвал меня «злым гением», и по спине пробежали мурашки. Хотя злым гением меня уж точно не назвать, комплимент был чересчур личным. Он словно думал обо мне. Обо мне, как о девушке, а не просто об игроке.

Покормив Ворчуна, я пошла полить цветы в саду на крыше. Со своего тепленького насеста у стеклянной двери посмотрела на зимний холодный город, в сторону Эмпайр-стейт-билдинг. Вечером здание зальют красный и зеленый рождественские цвета. Потом перевела взгляд на восток – к Крайслер-билдинг, где-то там поблизости находится магазин игрушек «ФАО Шварц». Мне туда, если я решусь принять вызов. (Конечно, решусь. Кого я обманываю? Отказаться от задания из молескина, оставленного для меня в музее мадам Тюссо? Вряд ли.)

Я заметила во дворе на земле свой старый спальный мешок. В детстве в канун Рождества мы с братом забирались в него вдвоем, и папа застегивал молнию, приговаривая, что «запирает наше радостное возбуждение до рождественского утра». Теперь в этом спальном мешке уютно устроились Лэнгстон с Бенни, укрывшись сверху синим одеялом.