для Мари ленту. Спрашиваю, откуда у нее появилась хорошенькая малютка? «Это наша родственница по Жозенам», — сухо отвечала она мне и сейчас же переменила разговор. А сегодня я своими глазами видела, когда Пепси надевала на девочку свежее платьице, что на ее рубашечке и юбочке вышиты две буквы «J и С». Помни: «J и С». Не далее как в конце прошедшей недели я опять была в магазине Жозен. Смотрю: старуха что-то юлит около меня; расспрашивает, когда назначена свадьба Мари, затем сообщает, что у нее есть кое-какие вещи превосходной работы, которые ей очень хочется мне показать. Затем она вынимает из шкафа большую картонку и из нее вытаскивает целую кучу дамского белья. «Ваша барышня, — говорит она, — выходит замуж, вам необходимо дать ей отличное приданое; не хотите ли у меня купить это белье? Я дешево отдам».

«Моей дочери батисты не по плечу», — возразила я, перебрав превосходное белье. На каждой самой маленькой вещи был вышит вензель «J.C.» — понимаешь, те же самые буквы, что на белье ребенка. С плутовками церемониться нечего! Я прямо так и брякнула: «Откуда, скажите на милость, могли попасть в ваши руки эти вещи?»

«Это все принадлежало покойной матери Джэн», — проговорила Жозен, лицемерно вздыхая. «Мне хочется продать лишнее. Девочка еще маленькая: когда она вырастет, белье от времени истлеет; гораздо будет полезнее вырученные за него деньги употребить на ее воспитание».

«А что же вы сделаете с вензелем? Придется спарывать с каждой вещи «J и С», — сказала я, напирая с умыслом на обе буквы и выжидая, что старуха мне на это ответит. Ты ведь знаешь, какая она увертливая.

«О, мадам Пэшу! — воскликнула она — Как вы не поняли: ведь «J.C.» обозначают «Жозен Камилла» — инициалы нашей родственницы. Вензель вышит так кудревато, что не разберешь. Право, купите рубашки, я вам большую уступку сделаю!»

«Нет, — возразила я, — не куплю! Это белье слишком тонко для нашей девочки». А про себя подумала: неужели бы я позволила нашей Мари носить ворованные вещи?

— Тише, тише, Модя! — остановил ее муж. — Ты можешь попасть под суд за клевету.

— Нет, я ее упрячу под суд! Это будет справедливо! Пусть-ка она докажет, когда и как умерла мать малютки? Кто был свидетелем ее смерти? Послушай только, что девочка рассказывает, — поневоле призадумаешься. На днях, возвращаясь со мной домой с фермы, она все вспоминала, как они жили в прериях, рассказывала про отца, про мать… Мне все сдается, что Жозены просто украли ребенка…

— Полно, Модя, не увлекайся! Старуха Жозен совсем не такая дурная женщина, — заметил миролюбивый Пэшу. — У нее негодяй- сын — это правда! Эдраст — вылитый отец! Я даже слышал, что он и теперь посажен под арест за какое-то нехорошее дело. Но мать тут ни при чем.

— Хорошо! Посмотрим, посмотрим! — продолжала горячиться тетя Модя — Одна улика у меня уж есть верная: это — вензель на белье. Что оно помечено буквами «J.C.», а не «C.J.» — за это головой отвечаю.

— Знаешь, что мы сделаем? — сказал Пэшу после нескольких минут размышления. — Будем зорко следить за девочкой, и если что-нибудь обнаружится, я тотчас объявлю себя ее адвокатом. Ты скажи своей сестре Маделон, чтоб она немедленно дала мне знать, если заметит что-нибудь подозрительное. Я сам буду знать, что тогда делать.

— Ну, теперь я спокойна относительно ребенка, — сказала тетя Модя, с гордостью любуясь своим мужем. — Каждый в городе знает, что если Пэшу взялся хлопотать о каком-нибудь деле, то, значит, дело правое.

Жутко стало бы на душе у мадам Жозен, если бы она слышала эти неблагоприятные о ней отзывы. По правде сказать, она и без того постоянно мучилась угрызениями совести. Ей все чудилось, что за нею следят и в чем-то ее подозревают. Несмотря на все свое старание быть как можно любезнее и предупредительнее со своими покупателями и соседями, ей в этом отношении как-то не везло. Народу ходило к ней много, торговля шла бойко, но все покупатели были с ней холодны, неохотно вступали в разговор и никогда не засиживались в ее магазине. А ей так страстно хотелось внимания и почета!

Главным предметом ее гордости был сын. Всегда щегольски одетый, изящно причесанный, с драгоценными перстнями на руках, он целый день шатался по кофейням, трактирам, общественным садам или по тем улицам, где было больше народу, обращая на себя внимание своим платьем и ослепительной белизны батистовым бельем, а главное — изящными часиками с вензелем «J.C.», объясняя, по примеру матери, что это фамильная их драгоценность.

Кроме Эдраста, мадам Жозен гордилась и малюткой — «леди Джэн», для которой двери всех соседей были открыты настежь. Покупатели магазина Жозен нередко шли туда единственно с тем, чтобы полюбоваться прелестным ребенком. Все это удовлетворяло тщеславие Жозен, но не ее самолюбие. Она ясно видела, что «леди Джэн» гораздо больше привязана к Пепси, к Маделон и даже к старичку Жерару, чем к ней, своей тетке Полине. Девочка была всегда покорна и почтительна, но никогда к ней не ласкалась.

— Змееныша я себе выкормила! — говорила мадам Жозен, следя из окна, как малютка направлялась к своей приятельнице Пепси. — Чего-чего только я не делала для этой девчонки: недосыпала, недоедала, ухаживала за ней во время болезни! А чем она мне заплатила за это? Чем вознаградила мои заботы и хлопоты?.. Гордячка этакая! Найдись только случай — в грязь втопчет! Вот так-то вам всегда отплачивают за добро! Вытолкай я ее в тот вечер вместе с матерью на улицу, они больше бы меня ценили, чем теперь. Кто знает, может быть, для меня и лучше было бы не связываться с ними…

ГЛАВА 11

Таинственный дом

ядом с овощной лавочкой Жерара, на углу переулка находился небольшой домик с двумя окнами на улицу, которые всегда бывали плотно прикрыты ставнями. Никто не помнил, чтобы они когда-нибудь отворялись. Домик был обнесен высоким зеленым забором. Из-за забора была видна масса зелени и цветов.

Каждый день, какая бы ни была погода, «леди Джэн» заходила навестить своего друга мосье Жерара и затем продолжала свою прогулку до зеленого забора, где она непременно останавливалась, любуясь на разноцветные палевые, красные и белые розы, живописно окаймлявшие верх забора. Девочке очень хотелось, чтобы чья-нибудь невидимая рука сорвала несколько этих прекрасных цветов и бросила ей или чтобы невидимые жильцы домика отворили калитку и позволили ей заглянуть