– Нет, Валь, ты посмотри, какой молодец! Здорово, просто отлично все сделал! Валь, посмотри: и тут, и тут… Прямо как художник…

Та с усталой улыбкой, не прерывая своего занятия, близоруко глянула с другого конца комнаты и кивнула снизу вверх.

– Правда, здорово?.. Ты подожди, подожди. – Фурману пришлось снова сесть. – За тобой ведь еще не пришли?

– Нет, – ответил Фурман, посмотрев в сторону раздевалки.

– А кто за тобой сегодня должен придти?

– Папа, – осторожно сказал Фурман и добавил: – Он обещал пораньше меня забрать.

– Ну, пока его нет, ты у нас успеешь еще одну картинку сделать. Ты ведь никогда не пробовал рисовать на черной бумаге? Посмотри, какая… Подумай, что на ней можно нарисовать?

Фурман ждал папу, но отказываться было неудобно. И представить что-то на этой бумаге было интересно. Воспитательница не уходила. «Наверное, это должна быть ночь… Зимняя ночь, – профессионально таинственным голосом предположила она. – Давай, бери кисточку, а то скоро папа придет за тобой…»

Фурман несколькими широкими плавными линиями открыл в черноте плотного листа невысокие холмики заснеженной равнины. Потом проложил овражистую снежную колею. Получилось грубовато, но белая краска на этом глубоком черном фоне все равно пела. Пустота дороги взывала оживить ее, и Фурман, подвешивая в голове книжные картинки к сказкам Бажова «Серебряный олень», занялся небольшой кибиткой с кучером и темно-гнедой лошадкой, толстоватые ноги которой вязли в колее. В правой части листа перед ними расстилалась широкая темная степь. Фурман чувствовал, что где-то вот тут остро не хватает месяца…

– Ну как? – подсела воспитательница. – Нормально. Хорошо. Только ты чего-то мелковато начал… Ну, ничего. Я тебе сейчас помогу. Давай, вот здесь нарисуй дом, избушку.

Избушку с заснеженной крышей Фурман умел рисовать, но воспитательница была разочарована тем, что домик был далеко. Фурман оглянулся и увидел папу, заглядывающего из раздевалки. Фурман вскочил и, объяснив, что за ним пришли, пошел к папе. Почему-то Фурману показалось, что папа стоит здесь уже довольно давно.

– А мы вот рисуем на конкурс, – сообщила воспитательница. – В Германии будет конкурс детских рисунков, и мы туда пошлем рисунки вашего Саши. Только вот он не успел закончить, а нам сегодня уже нужно все сдать.

– А, так вы занимаетесь? Ты рисуешь, Сашенька?.. – спросил папа, поглаживая Фурмана по плечу. Тот кивнул.

– Если вы не очень спешите, может быть, Саша закончит, и я его отпущу?

– Конечно-конечно, о чем разговор, я подожду сколько нужно, – сказал папа. – Иди, Сашуня, доделывай свою работу.

Фурман сел на свое место, но затея рисовать большую избу казалась ему нелепой. Возникло некоторое напряжение, которое разрешилось очень просто: воспитательница взяла руку Фурмана, крепко зажала в ней кисть, обмакнула кончик в какую-то совершенно дикую желтую краску и стала быстро и уверенно рисовать фурмановской рукой. На переднем плане возник большой деревянный дом с окошками, которые воспитательница, отпустив Фурмана, предложила закрасить ярко-красным – как будто там горит свет. Небольшой дымок из трубы был рукою Фурмана превращен воспитательницей в тяжелые клубы. Папа уже второй раз тоскливо заглядывал в дверь.

– Вы торопитесь? – неискренне забеспокоилась воспитательница. – Мы уже кончаем, осталось совсем немного.

– Ничего, пожалуйста, работайте… Просто сегодня суббота, – с виноватым огорчением пробормотал папа. – Я пришел с работы пораньше… Всех уже забрали. Ну, ничего, ничего, пусть трудится…

Все это было как-то глупо, особенно когда она водила его рукой. Наконец все, что она хотела, было сделано, и она уже собралась отпустить Фурмана, но он, успокаивающе посмотрев на папу, который не отходил от дверей, сказал воспитательнице: «Тут надо еще луну». Она слегка удивилась, но дала ему устроить над крышей маленькую желтую луну и несколько звездочек. Правда, под конец взяла и намалевала луну в два раза больше.

– Ну, теперь все, – сказала она. – Молодец. Иди.

И Фурман с немного грустной улыбкой пошел к папе. Потом в семье долго говорили, что Сашины рисунки отправили на конкурс в Германию.

К 7 Ноября детский сад должен был принять участие в праздничном концерте на швейной фабрике. Воспитательницы фурмановской группы оживленно сочиняли басенную сценку из жизни маленьких животных, вскоре были распределены роли и начались репетиции. Родителям пятерых исполнителей за три недели было поручено пошить для них соответствующие костюмы.

Худенькому подвижному Фурману досталась роль зайчика: он должен был выбежать на сцену, произнести громко и отчетливо одну фразу, перекувырнуться и, отойдя на положенное место, замереть. У медведя и лисы слов было побольше («Не слышу! Сначала!» – с равнодушным упрямством орала воспитательница), но все же главную трудность представлял кувырок.

Пока бабушка шила из белой простыни облегающий комбинезон и раздумывала над конструкцией заячьих ушей, Фурман настойчиво, порой приходя в слезливое отчаяние, пытался освоить кувырок вперед через голову. Воспитательницы лишь примерно обозначили это задание на пальцах. Папа, горя желанием помочь, один раз даже попробовал перекувырнуться на коврике, но нелепо завалился набок, вызвав трагический смех Фурмана. Наконец упросили помочь Борю. «Ну, что тут у тебя?..» – с деловито-усталым видом спросил он.

Проблем было три. Во-первых, при падении на руки неодолимая инстинктивная сила заставляла Фурмана оттягивать голову назад, что, естественно, сразу делало кувырок невозможным, в лучшем случае грозя переломом шеи. Следовало, наоборот, подгибать голову вниз, чтобы она мягко проходила между опирающимися руками. Но руки тоже сами собой стремились выпрямиться и оттолкнуть падающее тело, в результате чего Фурман подпрыгивал вверх ногами и рушился на ту или другую сторону. Руки должны упруго согнуться – с обидной, но убедительной резкостью показал Боря фурмановским рукам. После нескольких испытаний Фурман догадался, что должен как бы катиться, как мячик, и Боря косвенно похвалил его, сказав: «Ну вот». Но самым трудным оказалось встать на ноги после кувырка. Тут, кроме всего прочего, требовалось усилие брюшного пресса, которое Боря не мог проиллюстрировать на понятном для Фурмана языке. Болезненное тыканье в живот тоже не помогло. Дело застопорилось, и Боря добродушно, но твердо отказался продолжать тренировку: мол, у тебя уже почти все получается, а мне еще уроки делать. Несколько огорченному Фурману пришлось принять помощь папы, который теперь пытался схватить его за руку на выходе из кувырка и вытянуть вверх, в стоячее положение. Постепенно это перешло в бессмысленный непрерывный хохот, на чем тренировка и завершилась. Как раз и мама позвала ужинать…

Перед генеральной репетицией, в самый последний момент, бабушка наконец придумала, как закрепить уши. Костюм в целом был одобрен воспитательницами и музыкальным руководителем, и сам Фурман тоже перекувырнулся вполне грамотно, но родителям зайчика было велено срочно доделать забытый впопыхах хвостик.