Попробуем пристальнее всмотреться в то, что, по мнению какого-нибудь Бета, остается от вышеприведенного отрывка из «Древностей» после опущения того, что самими же теологами признается, как возможная интерполяция. А остается вот что: «В это время жил Иисус, человек мудрый. Он встретил большое сочувствие среди иудеев и язычников. Хотя Пилат по доносу знатнейших из нашего народа приговорил его к смерти на кресте, его прежние сторонники не поколебались. До нынешнего дня еще существует секта христиан, которые получили от него свое имя». Непосредственно перед этим Иосиф сообщает о восстании иудеев, доведенных до отчаяния режимом Пилата. Восстание это окончилось кровавой расправой тирана над иудеями. Вслед за вышеприведенным отрывком мы читаем у Иосифа следующее: «Как раз в это время иудеев постигло еще другое несчастие». А дальше следует сообщение об изгнании при Тиберии из Рима иудеев за проступок одного из их единоплеменников.

В какой же связи находится отрывок об Иисусе с двумя этими рассказами Иосифа? Что такая связь должна была бы существовать, если бы Иосиф собственноручно написал этот отрывок об Иисусе, из характера этого писателя разумеется само собою. Ведь, вообще то Иосиф умеет логически связывать свои рассказы. Усмирение иудейского восстания Пилатом вполне естественно рассматривалось Иосифом как бедствие. Понятно нам также огорчение, выражаемое иудейским историком по поводу изгнания его единоверцев из Рима. Оба этих сообщения по содержанию своему примыкают друг к другу непосредственно в логическом отношении. Но, что же есть общего между ними и рассказом об осуждении и крестной смерти Иисуса? У Хвольсона, правда, хватает мужества утверждать, что и Иосиф рассматривал казнь Иисуса, как печальное для иудеев событие, ибо это видно, мол, из оборота, употребляемого им в следующей фразе: «Как раз в это самое время» и т. д. (8 стр.). Но, ведь, только шутник поверит этому аргументу Хвольсона! Если Иосиф действительно видел в казни Иисуса бедствие для народа иудейского, то почему же он удовольствовался только теми несколькими скудными банальными фразами, которые мы находим у него об Иисусе? Почему он умолчал о сторонниках Иисуса? Что все вышеприведенные для объяснения этого умолчания аргументы гроша ломаного не стоят, — мы уже видели. С точки зрения здравого смысла, Иосиф не имел ровно никакого повода для того, чтобы поместить отрывок об Иисусе в вышеупомянутой связи. Зато вот позднейшие христиане имели все основания для того, чтобы вставить в текст Иосифа отрывок об Иисусе и вставить его как раз в том месте, где речь идет о событиях, имевших место при Пилате, и о бедствиях, постигших иудейский народ. Тут, несмотря ни на какие соображения Бета, приемлем лишь один, довольно «колкий» вывод: христиане непременно должны были быть удивлены и раздосадованы тем, что в вышеуказанной связи событий у Иосифа не нашлось места для Иисуса, имя которого было неразрывно связано в сознании христиан с именем Пилата. Разве казнь Иисуса, умерщвленного по проискам иудейских властей, не являлась, в самом деле, в глазах христиан величайшим бедствием, постигшим иудеев? Вот каким образом возникла вставка в тексте Иосифа, о которой Андрей Немоевский в своей книге «Бог Иисус» (1910 г.) совершенно справедливо говорит, что Иосиф Флавий выглядит с этой наивной интерполяцией столь же комично, как выглядел бы блаженный Карл Борромей, если бы он к «Римскому катехизису» пристегнул столь же торжественное замечание о появлении на свет божий Лютера и о существовании до нынешнего года «рода лютеран», которые от него получили свое имя. В изданных бенедиктинцами произведениях Оригена указано, что до Евсевия (300 л. по р. х., История церкви, I, 11) у Иосифа вообще не было никакого упоминания об Иисусе. Фоссий в XVI веке располагал рукописью Иосифова текста, в которой также ни одного слова не было об Иисусе. Остается только допустить, что весь отрывок об Иисусе является вставкой независимо от того, подверглась ли эта вставка дальнейшей обработке, или нет. Двусмысленность и туманность выражений теологов относительно этого отрывка является, очевидно, лишь признаком их полного замешательства и смущения. Выражения эти отнюдь не убеждают читателя в «вероятности» или «несомненной» подлинности отрывка об Иисусе, — они в лучшем случае производят па него лишь... комическое впечатление. С этим выводом вполне согласуется и тот факт, что ни Юстин, ни Тертуллиан, ни Ориген, ни Киприан не привлекали Иосифа в качестве свидетеля в своих спорах и боях с иудеями и язычниками. А ведь, Юстин, по крайней мере, ничем так легко не мог бы отразить доводы своего оппонента («Диалог с Трифоном»), как свидетельством его соотечественника. Больше того: Ориген как раз говорит, что Иосиф не признавал Иисуса мессией.

Всем этим, собственно говоря, устраняется и другое свидетельство Иосифа, а именно то место из «Древностей» (XX, 9, 1), где иудейский историк сообщает, что младший Анан (Анна) в то время, когда наместник Фест умер, а заместитель его Альбин был еще в пути, организовал судебный процесс над Иаковом «братом Иисуса, так наз. Христа», приговорил его вместе с некоторыми другими за нарушение закона к смерти через побитие камнями (62 г. по р. х.). Юлихер, очевидно, очень скромен, если он, который считает вышеупомянутый отрывок об Иисусе христианской вставкой, видит в этом упоминании противозаконной казни «брата господня» Иакова доказательство существования Иисуса (19). В этом вопросе он нашел себе единомышленника лишь в лице Хвольсона, тогда как Вейс также и тут выражается чрезвычайно неопределенно и осторожно, тогда как даже какой-нибудь Бет обходит полным молчанием этого «брата Иисуса, так наз. Христа». И, разумеется, Бет поступает тут совершенно правильно. В высшей степени сомнительно, чтобы Иосиф разумел в лице Иакова кровного брата Иисуса, ибо вполне вероятно, что под «братством» Иосифом разумелась принадлежность к секте Иисуса. А в таком случае Иосиф своим эпитетом «брат Иисуса» указывал бы лишь на то, что Иаков был главой тех, которые поклонялись мессии (Христу) под именем Иисуса. Гораздо вероятнее, однако, что и это место из «Древностей» является позднейшей вставкой, как это склонны допустить Креднер и Шюрер. Ведь, и Вейс тоже признает в тексте своей книги, что это место является христианской вставкой[3].

Потому-то Ориген и не знает этого места «Древностей». В своем полемическом произведении, направленном против Цельса, он, говоря об Иакове, упоминает не это место из «Древностей», а совсем другое, где, якобы, Иосиф считает разрушение Иерусалима карой, постигшей иудеев за то, что они умертвили Иакова. Разумеется, такая цитата, приводимая Оригеном, уже наверное не могла быть подлинной.