стояли в связи с социальными условиями жизни в Римской империи приблизительно в начале нашей эры.

Новозаветная литература — продукт философии иудейских сектантов-гностиков, христиан, и отражение их общинной жизни.

Все ли эти стороны вопроса о христианстве одинаково хорошо и правильно освещаются названными учеными? Нет, не все.

Если относительно мифичности Иисуса, роли гностицизма и происхождения литературы дело обстоит хорошо, то с выяснением социальных условий и факторов, вызвавших христианство и определивших его физиономию, в этой мифологической школе неблагополучно.

Последнее обстоятельство объясняется тем, что ни один из всех перечисленных ученых свои достижения не проводит через горнило исторического материализма, при решении соответствующего вопроса не подходит к нему марксистски.

Правда, пастор Кальтгоф сделал в этом направлении попытку, вступил на этот путь, но... нельзя примирить непримиримое: пастор и марксист, религия и наука в одном лице уживаться не могут. Надо было сделать выбор: или-или, чего пастор Кальтгоф сделать был не способен.

По путям исторического материализма в пастырском одеянии не ходят. Вот почему у него в результате и получилась «социальная теология», т. е. старая погудка на новый лад.

То, чего не сделала Западная Европа вкупе с Новым Светом, то за них доделывает Советская Россия.

К сожалению, должно прямо и открыто признать, что строго марксистского, всеобъемлющего, капитального труда по вопросу о мифичности Иисуса и возникновении христианства пока еще нет.

Н. Румянцев.

Внехристианские свидетельства.

При (неопределенности, скудости и спорности евангельских сообщений об Иисусе, поскольку они касаются его исторического существования, большую роль в вопросе об историчности Иисуса издавна играли свидетельства нехристианской литературы.

Еще в первые века нашей эры благочестивые христиане, убежденные в том, что такие свидетельства непременно должны были существовать, произвели обследование всей иудейской и языческой литературы в поисках какого-нибудь упоминания об Иисусе. Те зияющие пробелы, на которые они наткнулись в этой области, вызвали в них, разумеется, крайнее неудовольствие. а недостаток подлинных свидетельств об Иисусе они пытались в интересах своей веры возместить более или менее искусными «благочестивыми подделками», вроде т. н. «Деяний Пилата», письма Иисуса к царю Абгару Уккаме из Эдессы, письма Пилата к Тиберию и прочей такой же стряпни. Тем больше значения приписывалось тем немногим местам в светской литературе, которые, казалось, неопровержимо свидетельствовали о подлинности и историчности фактов и событий, упоминаемых в евангелиях. Так как эти свидетельства светских писателей ныне вновь выдаются за аргументы против отрицания историчности Иисуса, так как эти «свидетельства» ныне вновь бросаются на чашку весов, как нечто значительное и веское, то приходится сопоставить все взгляды и суждения, которые были высказаны по этому вопросу, и выяснить, какую же цену имеют соответствующие известия светских писателей для веры в исторического Иисуса.

Иудейские свидетельства.

Филон и Юст из Тибериады.

Начнем со свидетельств иудейской литературы! Здесь мы наталкиваемся сразу же на чрезвычайно любопытное обстоятельство.

Филон (80 г. до р. х. — 60 г. по р. х.) ровно ничего (не сообщает об Иисусе. Правда, фон-Соден утверждает в своем произведении, направленном против «Мифа о Христе», что «александрийскому философу и современнику Иисуса не было ровно никакого дела до бредней маленького народа в Палестине, что они находились далеко вне сферы его внимания». (12), но, ведь, Филон отнюдь не был ученым не от мира сего, совершенно не интересующимся судьбами своего народа.

Ведь, защищал же Филон в Риме дело своих единоверцев в качестве представителя от александрийского иудейства, будучи послан к императору Калигуле, ведь, он даже, судя по всему, посетил и страну своих предков. Упоминает он также при случае и о Пилате, который был виновником иудейских волнений в Иерусалиме, вызванных какими-то намерениями Пилата, направленными против религиозных обычаев иудеев. Затем, мы Филону же обязаны весьма важным сообщением о палестинской секте ессеев, которые во многих отношениях были очень близки иессеям или назореям, как вначале назывались христиане. Да и собственные воззрения Филона свидетельствуют, как показал Гфререр, о таком непререкаемом идейном родстве их с воззрениями современных иудейско-гностических сект; эти секты в известной части своей, как, например, каиниты, охарактеризованы Филоном столь четко, что незнакомство Филона с назореями представляется самой невероятной в мире вещью, если только допустить, разумеется, что назореи имели ко времени Филона уже такое большое значение и вызвали среди иудеев такое сильное брожение, о каких обычно говорят историки раннего христианства.

Все же Филон мог не иметь повода для того, чтобы особо упомянуть об этом.

Но вот как объяснить тот факт, что также и иудейский историк Юст из Тибериады, бывший уже, во всяком случае, современником, да притом и земляком мнимо-исторического Иисуса (ведь, Юст жил в Тибериаде, которая недалеко от Капернаума, где, будто бы, начал свою деятельность Иисус), что и этот Юст умалчивает совершенно об Иисусе? Юст написал хронику иудейских царей, доведенную до Агриппы II. Самое произведение до нас не дошло. Мы знаем о нем из указания Фотия,. одного из константинопольских патриархов девятого века. Но зато Фотий-то, который искал в этой хронике упоминания об Иисусе, уверяет, что он ничего о нем не нашел, и объясняет это «болезнью иудеев», — по его мнению, Юст по неверию своему ни словом не обмолвился о появлении Иисуса, о совершенных им чудесах, об осуществленных им обетованиях божиих.

Так как речь идет здесь, как признает и сам Фотий, о сжатом изложении такого рода фактов, которые не имеют непосредственно никакого отношения к жизни Иисуса, то нам не следует придавать слишком большого значения отсутствию подобных известий. Поэтому мы и не придаем особого значения умолчанию «Хроники царей иудейских» об Иисусе. Но все же остается фактом, что сам Фотий считал упоминание об Иисусе вполне естественным для иудейского историка, и что он был весьма удивлен отсутствием этого упоминания. Поэтому Вейс, который бросил Штейделю упрек в том, что тот, будто бы, «орудовал» во время берлинской дискуссии о проблеме Иисуса «такими мнимо-научными аргументами», как ссылка на Фотия, во всяком случае, неправ. Сами теологи, как это дальше будет показано, «орудуют» в этой области (христологии) целым рядом еще и не таких «ученых аргументов».

Иосиф.

Как обстоит дело с иудейским историческим писателем Иосифом Флавием (37 г. — 100 г. по р. х.), современником и политическим противником Юста из Тибериады? В его лице мы впервые наталкиваемся на светского писателя, свидетельство которого можно принять всерьез в вопросе об историчности Иисуса. Господин фон-Соден держится во всяком случае на этот счет другого взгляда. «Иосиф, —