Дорога в чудо-град напоминала путь России в науку. Вместо шоссе — бурая хлябь и предательские булыжники, того гляди разломают коляску. Вместо тротуара — сваленные у обочины разбухшие доски, по которым безнадежно хлюпали оборванные крестьяне. В осенней трясине утопал сам этот холодный глинисто-серый беспросветный пейзаж. Экипаж сильно трясло и подбрасывало. Пару раз они чуть не застряли в грязи. Лошади тянули изо всех сил, едва продирались вперед, туда, где мутнело забрызганное слякотью солнце, где был смысл и была жизнь.

Под скрип колес и свист подгоняющей плетки пейзаж медленно менялся. Тут и там появлялись строения, аккуратные, побеленные, обжитые. Людей прибавилось. Опрятно одетые, кто в сюртуках, кто в рубахах, они деловито бегали между ангарами и домами, жестикулировали, спорили. Здесь происходило что-то важное. Все будто к чему-то готовились. А впереди уже дымили кирпичные трубы, как в Йорке и Ливерпуле. Там находилось Александровское.

В путеводителях его называли селом. В жизни это был почти военный наукоград, не рифмовавшийся с деревенской тоской вокруг. Высокие крепкие дома, каменные склады и цеха стояли словно полки на плацу — в шеренгах, колоннах и каре, по родам службы: корпус прядильный, корпус текстильный, корпус воспитательный, лазарет, церковь, жилые дома с огородами. Все как в армии. И порядок армейский. Командовал им британец на русской службе, генерал Александр Вильсон. Он лично встречал гостий. Держался просто, был в цивильной одежде, но все в нем отвечало военному духу: ладная выправка, несмотря на шестьдесят с лишним лет, четкие движения, короткие фразы, ровные усы, бакенбарды в стиле Николая Павловича и комичное неумение делать дамам комплименты. Вильсон едва склонился над перчаткой мисс Уокер, небрежно пожал руку мисс Листер и после вежливого how do you do прошелся с ними по плацу. Парой жестов и сухих фраз описал диспозицию — что слева, что справа, что впереди.

А. Я. Вильсон

«Вильсон сказал, что живет в России уже 55 лет. Ему было восемь, когда он сюда приехал (в 1784 году). Его младшая сестра живет в России с двухлетнего возраста. Вильсон умнейший, восхитительный человек. Он все здесь организовал сам. Причислен к 3-му классу по Табели о рангах, то есть имеет чин генерал-лейтенанта и потому может посещать придворные балы без специального приглашения. Он имеет личный доступ к императору — его патронирует мать-императрица Мария, жена покойного Павла I».

Вильсону необыкновенно повезло — Бог наградил его умом и армейской выдержкой (важной в России), а судьба — связями при дворе. Его отец, английский кузнец, трудился в Царском Селе под началом архитектора Камерона. Александр сначала был при нем, потом пошел учиться. В четырнадцать лет получил чин прапорщика и назначение на Сестрорецкий оружейный завод. В тридцать лет стал начальником Императорской Александровской мануфактуры, выписал из Британии лучших мастеров, машины для прядения и ткачества, печатные станки. В 1819 году при мануфактуре открылась Императорская карточная фабрика.

«Видела кард-машину для расчесывания прядильных материалов, — записала Анна в блокноте. — Перед ланчем нам показали машину для резки проволоки и один отрез проволоки, выполненный самой императрицей Марией Федоровной, супругой Павла I. Увидели моталку для хлопка. Нам объяснили и показали процесс производства парусины. Джон Дайер из Манчестера — патентованный мастер, создает здесь станки для кардования прядильных материалов и изготовления проволоки. Другой мастер, Шарп Робертс из Манчестера, поставляет самые последние английские разработки в области машинерии. Ему пришлось провозить механизмы тайком и заплатить за контрабанду штраф. Все понимают, что запреты эти глупы, и сами министры об этом знают, но они обязаны следовать закону. Экспорт машин запрещен — и мастера едут в Бельгию и в Россию и в другие страны, и там продают комплектующие втридорога — веретена и так далее. Мы, англичане, можем делать лучше и дешевле того, что мастера производят на местах, в России. По одной вывезенной модели “прялки Дженни”[8] на этой мануфактуре в специальном помещении делают ее точные копии — отдел возглавляет умный молодой человек из Глазго (работает здесь 6 лет). Здесь живет 18 английских семейств, не включая Вильсона, — 18 английских мастеров возглавляют все главные отделы мануфактуры. Мастер получает в год от 200 до 600 фунтов. Англичане каждое воскресенье посещают вечернюю службу, которую проводит здесь преподобный Ло после службы в англиканской церкви в Петербурге. Здесь работает также один итальянец из Пьемонта по фамилии Герси (с ним получается 19 мастеров)».

У Анны приятно кружилась голова. Она впала в научное забытье от цехов, рулонов, тканых полотен, медных катушек проволоки, от грандиозного стального совершенства станков, которыми повелевали опрятные английские мастера. Листер не могла наслушаться их айкающим северным кокни, по которому уже чертовски соскучилась.

Она охлопывала прочные ребра «прялок Дженни», щупала стальные барабаны станков, бесцеремонно лезла в самую их плоть и с прищуром знатока изучала густую маслянистую смазку, растирая меж пальцев. Ей все было важно — модель, система, сплавы, запах, цвета, каждая цифра, каждый факт… Сиплый голос генерала вернул Анну в реальность — скомандовали перерыв.

Их повели в уютный домик, где жила сестра Вильсона, малословная блеклая дама с длинным носом. Ланч накрыли в гостиной: яйца, постная ветчина, немного вареного картофеля, безвкусный сырный пудинг, джем. Пока слуга чинно разливал великолепный колониальный чай, единственное, что в этом пресном доме имело аромат, Анна тихонько перевернула блюдце. Незнакомое клеймо — большая русская Н под короной. Вильсон поймал ее любопытный жест: «Это наш фарфор». Когда генерал произносил слово «наш», а случалось это часто, почти никто не понимал, что он имел в виду. У Вильсона было две родины — Британия и Россия, и обе любимые. «Наше» в его лексиконе могло означать — нечто английское, нечто русское или нечто шотландское. Генерал поспешил исправиться: «Это наш, русский, петербургский фарфор — с соседнего Императорского завода».

Разомлев от ланча, расстегнув тесный сюртук и откинувшись на спинку кресла, Александр Яковлевич мечтательно улыбался и курлыкал по-кошачьи о том, как хорошо, как вольготно ему живется, никто не мешает, император помогает и Россия, в сущности, хорошая страна, нужны только выдержка и связи. Но все же он очень скучает по Англии, по своему родному Эдинбургу. Между прочим, несколько лет назад он был проездом в Галифаксе — что за чудный милый город — жаль, что не мог остаться подольше. Листер оживилась, пригласила к себе в Шибден, обещала устроить поездку на шахты.

Наговорившись всласть, генерал улыбчиво по-кошачьи потянулся, быстро застегнул сюртук, надел маску начальника и резко встал — дела, увы. Ланч закончили по команде. У крыльца англичанок подхватил мастер и повел в детскую часть, гордость мануфактуры, которую оставляли гостям на десерт.