и просто плохо пахнуть в моей квартире. Потом он будет просить, а то и требовать. Затем и вовсе озвереет и начнёт клянчить детей-спиногрызов. Готовка, уборка, работа, борщи.. И никуда не деться, придётся готовить пресловутые супчики и прочую баланду. А там ещё и характер его проснётся, и гонор и прочие хорошо завуалированные под маской Героя мелочи, воспалится Эго и тараканы всех мастей и размеров повылазиют. Ну уж нееет…» – думала такая умная и уставшая от жизни Нюрочка. «Вот бы мне вот такую помадку из рекламы и бусики как у соседки Саши» – вдруг чего-то, но захотела она. «А ещё я мечтаю о юбочке, с кружавчиками, как на обложке журнала, которую видела в стоматологии, когда лечила свой дырявый, шестнадцатый по счету на минуточку зуб!» – вконец размечтавшись, парировала Нюра. Так и прожила она свою, хоть и со свежепочиненными зубами, но беззубую жизнь одна, закончив её, как ей казалось, не на помойке.

Здравствуй! Реченка река

И крутые берега.

Здравствуй, толстая коса

И святые Небеса.

Ах, как реченька журчит,

Словно солнышко горит.

Ах, как ветер тут поёт,

Птичкам спать он не даёт.

Речка речка ты журчи,

Ты журчи, ты не молчи.

Ах, как бусы велики,

Велики для той реки.

Ах, как горы те близки,

Леденисты и горьки.

Ох, ты реченька моя,

Ты не бойся, Я твоя.

Ох, ты реченька река,

Будь во мне горька, сладка.

Как люблю я твою стать,

Не догнать и не отнять.

Как люблю я твою высь,

Ни за что не дотянусь.

Как люблю я твою гладь,

Тише, невод не бросать.

Откушу её я всю,

Откушу и отпущу.

Лейся реченька река,

Глубока и дорога.

Лейся струйкой, ручейком

Над крутистым бережком.

Не достать и не догнать,

Им пучинистую гладь.

Хоть и вот она течет,

А никто не заберёт.

Бесконечна и легка,

Будто зоренька весна.

Ты пой песню, песню пой,

Найдёшь путь к себе Домой.

Не льётся реченька река,

Сжали крутисты берега.

Речка пеною морской

Не нашла тот Путь Домой.

***

Сижу скучаю на суку

Ничё поделать не могу

Была бы птица – улетела

Была бы белка – прыг-да-скок

Но я скучающая нега

Люблю я головой в песок!)

19.

А в девятнадцать – зажила:

19. Смириться с тем, что я ничего не могу изменить в других

Жила-была девочка Кузя. Кузьма любила, чтоб все и всё ей подчинялись. Она была этаким главарём одной лишь ей известной банды. Она любила кутить и никогда не унывала. Бывало, вскачет на коня и нуууегопополюююю!!! «Эгегей!!!» – весело и забористо кричала она вслед уходящей от неё жизни.

20.

В двадцаточку совсем воспряла:

20. Не играть в людские игры. Что другим делаешь, то ты сам и есть. Зеркало

Жила-была девочка Митя и любила она танцевать. Бывало как встанет на танцпол так и уходит с него последней. Любила она музыку, любила ритм, ну вот и всё что она любила. Приходила домой, снова привычно замыкалась в себе, схлопывала свои красивые бессонные глаза и видела прекрасные радужные сны, где она танцевала на радуге на радужном единороге в таких же радужных цепях с шипами, обвивающих её шею и грудь, глубоко и низко свисающих до самых краёв земли и даже ниже, туда, где не ступала нога человека, и где никто и никогда её не видел, потому что оттуда не выходят и не возвращаются живыми ни-ко-г-да.

21.

Двадцать один – с ума сошла

От радости и предсказанья

От Силы Воли И Любви

21. Не заботься о них, они сами в состоянии о себе позаботиться

Жила-была девочка Ангелина. Она была чиста как слезинка младенца и свято верила в Свет вокруг и в каждом. Она хотела изменить этот мир, и он ей откликался. По крайней мере, так ей казалось. Она жила вкрадчиво и никуда и никогда не совала свой нос. Ей это было попросту не интересно, где и с кем живут другие, как и зачем проживают они эту жизнь.

Однажды она увидела сон: Ангел разговаривал с совершенно голым человеком, мужчиной, девочка очень удивилась увиденному, но, из любопытства, продолжила просмотр. Человек был совсем голый. Он попытался прикрыть руками свою наготу, но Ангел сказал:

– Да не закрывайся ты. Я вижу твою Душу. А это всё, людское, знаешь, так себе, меня не интересует. Это волнует по большей части вас, таких никчемных жалких и по сути своей никудышных людишек, которые так борются и трясутся за свои жизнишки и рваные и мокрые от страха штанишки, что противненько смотреть на вас всех вместе взятых и по отдельности, однако приходится, ведь работка у меня такая. Да. Не позавидуешь. Ну что же делать. Работа есть работа, – продолжал рассуждать вслух Ангел, – и её тоже нужно кому-нибудь делать. Если бы вы знали, как вы все вместе меня достали и молитесь и молитесь и молитесь. А ведь молитвы все куда? О чём? О деньгах О славе О процветании и иногда и о людской любви. Ну что вы всё носитесь со всей с этой любовию. Ведь есть что-то гораздо большее, чем она. Полюбите себя, например. Мир заиграет новыми красками, на всё посмотрите новым Собой, прозреете. А вы всё о чем??

– Так мы же здесь живем и именно это нам и надо, – растерянно пробормотал Человек.

– Эх, – тяжело вздохнул ангел, – на тебе денег, мешок, и шагом марш на новый круг. А тебе на любви и любовников побольше, – обратился Ангел к неведомому другому человеку, – и тоже шагом марш на новый твой круг, тот же самый, только заход теперь в него с другой стороны. Воон там, совсем внизу. Не видишь? видишь? не видишь? Ну вон же, мышиная норка, в неё и ныряй, да чтоб весь! С головой! Уж отрабатывать, так по полной! – сказал Ангел и смиренно уселся на ветку рядом стоящего дерева, приняв облик маленькой смелой птицы с ясными как небо глазами с гордо сомкнутым клювом, ждущую с нетерпением любого попутного ветра… (песня «Птица на подоконнике» Би-2, Арбенина).

Девочка проснулась. Её лихорадило. «Вот приснится так приснится», – подумала она и снова попыталась заснуть. Но не спалось. Она поднялась, села на кровати, уверенно поставив ноги на пол, и в порыве неизвестно чего закрыла голову руками. Ей вдруг так стало невыносимо больно понимать,