Маршрут взвода разрабатывался в штабе бригады, но был обозначен на картах не только спецназа, но и полиции, и ФСБ. И маршрут этот должен был проходить как раз по тому самому берегу озера, где взлетела ракета. Старший лейтенант на свой страх и риск пошел через озеро, чтобы сократить время пути и дать взводу возможность подольше отдохнуть. Что это принесло? И на этот вопрос Сергей Сергеевич ответить не мог.

Майор Зотов стоял у крайнего костра и тоже смотрел в бинокль в ту сторону, где недавно взлетела ракета. Командир взвода шагнул к нему и спросил:

— Что по этому поводу думаете, товарищ майор?

— Думать можно, когда информация есть. А когда ее нет, можно только предполагать. Но и предположить я ничего не могу. Никого здесь быть не должно. Мы перед поездкой запрашивали и геологов, и топографов, никого у них в этих местах нет.

— Но ракету ведь кто-то пустил?

— Рыбаки?

— Какая рыба в болоте водится? Рыбаки на речке Черной и на Сунгаче.

— Кавказцы?

— Они с другой стороны на лодках плывут. Должны добраться до места только завтра после обеда, предположительно, даже ближе к вечеру, и то лишь в случае, если будут плыть без остановки. А им плыть почти двести километров, так что остановки должны быть обязательно. Значит, ждать их можно только послезавтра к утру, если не днем. Так нам просчитали этот путь ваши специалисты. Они грамотные спецы?

— Я их не знаю. Я же из Москвы, из федерального управления, а маршрут считали местные. А может, это ваши солдаты с тем полицейским капитаном?

— Они не могут зайти так далеко. Это физически невозможно.

— Ладно, старлей. Давай подумаем, что мы имеем. — Майор вдруг перенастроился на деловой командирский лад. — Мы имеем двенадцать погибших полицейских спецназовцев, причем погибших без очевидной причины. Только одна смерть очевидна, у того, которого из воды вытащили. Но даже эта одна смерть говорит нам, что кто-то на этих болотах обитает. Кто? Надеюсь, не «собака Баскервилей». Хотя и с собакой, как оказалось, можно бороться. Но мы даже не знаем, с кем нам бороться, и нужно ли бороться с теми, кто запустил ракету.

— Ракета взлетела там, где проходит наш маршрут, проложенный на карте. И я вполне допускаю, что нас там ждала засада.

— Если они знали о нашем присутствии, стали бы они себя ракетой выдавать? — с сомнением покачал головой майор. — Нелогично… Одно нападение не удалось, они попытаются организовать новое. А теперь, после ракеты, мы знаем, что там кто-то есть. И мы насторожены.

— Ракета взлетела на расстоянии около километра от берега. Так я просчитал, — сказал старший лейтенант. — От нас до того берега тоже около километра. Но нас видели идущими и предположили, что мы за то время, что у костра греемся, удалились еще по крайней мере на километр. То есть находимся на расстоянии трех километров. А белую ракету видно ночью за семь километров, а днем только за два. То есть мы видели ее на самом пределе. Чуть-чуть дальше, и мы просто не смогли бы ее увидеть.

— Звуки по болоту распространяются далеко.

— Тем не менее выстрела ракетницы мы не слышали. Звук скрыли заросли ивняка, просто поглотили его. Обычное дело.

— Может быть, просто стреляли намного дальше от берега?

— Тогда бы мы не увидели ракету. Еще бы сотню метров, и все, она была бы для нас недоступна. Хотя тут у меня другие сомнения закрадываются… — Гавриленков задумался.

— Выкладывайте…

— Они должны были видеть дымы от наших костров, и в случае если задумали что-то недоброе, обязаны соблюдать осторожность. А если не стесняются ракету пускать, может быть, нас зовут? И нет под рукой красной ракеты, чтобы обозначить тревогу?..

— Красная обозначает тревогу? — переспросил майор Зотов.

— Обычно ее используют так. «Тревога» или «Требуется помощь».

— Насколько я помню, красная ракета означает сигнал — «Огонь перенести вперед».

— Это из «лексикона» артиллеристов времен Второй мировой войны.

— Вообще-то у нас вопросы «БСЭС»[13]в сухопутных войсках как-то не отрегулированы, — посетовал майор.

— Да, это на флоте флажками машут, и все их понимают. Там международный язык. А нам постоянные знаки устанавливать нельзя, чтобы не показывать противнику свои действия. И потому в каждом подразделении они свои. И даже меняются порой в каждой операции.

— Что будем делать? — спросил майор. — А если люди помощи просят?

— Зная, что мы ушли далеко, просят помощи?

— Значит…

— Значит, будем идти, как шли…

Генерал-майор Макарцев не принес вовремя обещанную бутылку грузинского марочного коньяка, уважаемого профессором от всей широкой души, живущей в его гигантском теле, и это как-то не вмещалось в понятие Владимира Ивановича Груббера о самом генерале. Обычно Юрий Васильевич всегда приносил то, что обещал. И даже всегда делал то, что обещал. А если не мог сделать, долго вздыхал и говорил:

— Я попробую…

В этот раз и требовалось сделать-то всего ничего. Достать бутылку коньяка. Только не «паленого», не в каком-то подвале в Беслане сделанного, откуда привозят большинство французских и армянских коньяков и вин, а настоящего, который только через знакомых и можно было заполучить. Генерал сразу пообещал, значит, знал, где взять. Но не принес и даже не позвонил. Владимир Иванович ждал до последней минуты, но время вышло. Оставалось надеяться, что генерал появится в его отсутствие и поставит бутылку на стол, с тем чтобы профессор нашел ее по возвращении. С этой мыслью Владимир Иванович и сел в машину. Водителя с собой он не взял. Выезжать за пределы лабораторного городка без охранника было запрещено, поэтому его пришлось посадить на переднее сиденье. Правда, охранник оказался незнакомым, но это роли не играло. Они время от времени менялись. Охрану профессора как человека государственного, осуществляла не внутренняя охрана лаборатории, составленная из солдат ФСБ, а ФСО[14], что снимало с Владимира Ивановича одну дополнительную заботу. Хотя постоянное присутствие охраны все же утомляло. Профессор поехал в аэропорт встречать гостя из Германии. Жалко, конечно, что не удалось взять с собой генерала Макарцева. Тот бы сумел договориться, чтобы профессора Огервайзера провели через таможню в VIP-зале. Это значительно ускорило бы все прохождения нудных и даже неприятных процедур. У самого Груббера знакомых в этих службах не было, поэтому ему пришлось ждать на общем выходе. Охранник почему-то не остался в машине, а тоже вошел в зал ожидания. Но к профессору не приближался, скромно и незаметно держался в стороне. Груббер и увидел-то его случайно, только встретившись глазами. Но в работу своей «тени» он старался никогда не вмешиваться. Тот лучше знал, что ему делать, а чего делать нельзя. В ФСО работают только серьезные профессионалы, на которых рекомендуется полагаться.