– Но я ничего не знаю о тех белых Мэйфейрах, – наконецсказала она. – Эрон всегда ограждал меня от них. Моя работа последние двагода была связана с вуду. Я часто ездила на Гаити и написала целые тома заметоки отчетов. Ты ведь знаешь, что мне, в числе немногих агентов ордена, даноразрешение от старшин изучать собственные сверхъестественные возможности ипрактиковать, как выражается теперь Верховный глава, «проклятую магию».

Я не знал об этом. Мне даже в голову не могло прийти, чтоона вновь обратилась к религии вуду, черной тенью окутывавшей все ее детство. Вмое время Таламаска запрещала ведьмам прибегать к магии. И только моя вампирскаясущность позволила снисходительно отнестись к такой мысли.

– Послушай, – сказала она, – не стоит переживать,это не важно, что ты не писал Эрону.

– Вот как? – резко спросил я шепотом и так же тихопояснил: – Я просто не мог написать ему, не мог позвонить ему по телефону. А отом, чтобы повидаться с ним или хотя бы просто дать ему возможность увидетьменя, не могло быть и речи!

– И тебе понадобилось пять лет, – сказала она, –чтобы в конце концов прийти ко мне.

– Вот именно! – ответил я. – Пять! Или дажебольше. Кто знает, как бы я поступил, будь Эрон жив? Но самое главное, Меррик,что Эрон был стар. И мог попросить меня дать ему вампирскую кровь. Когда тыстар, напуган, когда ты устал и болен, когда начал подозревать, что жизньничего не значит... В общем, именно в такие минуты начинаешь мечтать о сделке свампиром, и тебе начинает казаться, что проклятие вампира не такое уж страшное,вовсе нет, тем более в обмен на бессмертие. В такие минуты начинаешь думать,что, будь у тебя хоть один шанс, ты мог бы стать главным свидетелем эволюциимира. Вот как легко облечь величием собственные эгоистические желания!

– И ты полагаешь, мне никогда не придут в голову такиемысли? – Она вскинула бровь, и огромные зеленые глаза полыхнули огнем.

– Ты молода и красива, сильна и телом, и душой, –сказал я. – В тебе с самого рождения воспитывали смелость. Ты никогда незнала поражений, и здоровье у тебя отменное.

Меня охватила дрожь. Я не мог больше этого вынести. Я мечтало покое и душевной близости, но теперь, получив и то и другое, ужаснулся тойцене, которую пришлось заплатить.

Насколько легче было проводить часы в компании Лестата,который не произносил ни слова, а лишь смирно лежал себе в полудреме и слушалмузыку. Звуки ее пробудили Лестата от долгого сна и с тех пор неизменноприносили ему покой и утешение. Да, мне было неизмеримо легче находиться рядомс вампиром, лишенным каких-либо устремлений и желаний.

Равно как и бродить по городу вместе с Луи, моимочаровательным слабым спутником, и оттачивать мастерство «насыщения паройглотков» – таким образом, чтобы очередная жертва не испытала ничего, кромелегкого головокружения.

Или уединиться в стенах родного дома во Французском кварталеи со скоростью, доступной лишь вампирам, прочитывать том за томом исследованияпо истории и искусству, над которыми я так медленно корпел, когда был смертным.

Меррик бросила на меня сочувственный взгляд и протянуларуку, чтобы коснуться меня.

Но я отпрянул, хотя всей душой жаждал этого прикосновения.

– Не стоит отстраняться, друг мой, – сказала она.

Я смущенно промолчал.

– Итак, ты хочешь сказать, что ни ты, ни Луи де Пон-Дю-Лакне дадите мне свою кровь, даже если я буду умолять, и никогда подобная сделкамежду нами не будет заключена?

– Сделка... Никакой сделки быть не может, – прошепталя.

– И ты никогда не отнимешь у меня жизнь, – сделавочередной глоток, констатировала Меррик. – А именно в этом и состоит сутьсделки, как я полагаю. Но ты не доставишь мне тех страданий, на которыеобрекаешь других женщин, встречающихся на твоем пути.

Вопрос о тех, кто встречался на моем пути, был слишкомболезненным, чтобы я мог найти подходящий ответ. В первый раз с начала нашейвстречи я действительно попытался угадать ее мысли, но у меня ничего не вышло.А ведь как вампир я очень преуспел в этом деле. Луи не мог похвастаться такойспособностью. Лестат же был среди нас мастером.

Меррик пила теперь не столь торопливо. По мере того какалкоголь постепенно растекался по жилам, глаза ее делались все болееблестящими, выражение лица смягчалось, на щеках разгорался румянец, а кожастановилась все более гладкой и сияющей. Словом, выглядела она очаровательно.

А меня вновь охватила холодная дрожь.

Прежде чем прийти в кафе, я насытился, ибо опасался, чтоаромат крови Меррик затуманит мой разум гораздо сильнее, чем волнение отвстречи. Я не лишил жертву жизни, нет, хотя желание сделать это было оченьвелико. Однако я не совершил убийства и гордился этим. Ради нее я должен былсохранить совесть чистой, хотя, надо признаться, мне становилось все проще«найти негодяя», как однажды выразился, обучая меня охоте, Лестат, –отыскать какого-нибудь бесполезного и жестокого индивидуума и утешить себяиллюзией, что он еще хуже, чем я сам.

– Я пролила столько слез по тебе, – сказала Меррик с большимжаром, чем прежде. – А потом и по Эрону, и по многим вашим ровесникам,один за другим покинувшим нас так внезапно.

Она неожиданно сгорбилась и чуть согнулась, словно от боли.

– Молодежь в Таламаске не знает меня, Дэвид, – быстродобавила она. – Ты ищешь встреч со мной не только ради Луи де Пон-Дю-Лака.Не только ради того, чтобы я вызвала призрак ребенка-вампира. Тебе нужна я,Дэвид. Ты нуждаешься в моем присутствии рядом точно так же, как я нуждаюсь втвоем.

– Ты права по всем статьям, Меррик, – признался я. Итут меня прорвало: – Я люблю тебя, Меррик, люблю тебя так, как любил Эрона икак теперь люблю Луи и Лестата.

Лицо ее исказилось страданием и словно вспыхнуло изнутри.

Я протянул к ней руки, и она крепко сжала их влажнымитеплыми ладонями.

– Не раскаивайся, что пришел ко мне. Не переживай. Я радаэтому. Только обещай, что не струсишь и не бросишь меня без каких-либообъяснений. Не беги от меня в спешке, поддавшись извращенному представлению очести. Иначе я просто сойду с ума.

– Ты боишься, что я покину тебя так же, как Эрона? –хриплым от волнения голосом проговорил я. – Обещаю, моя драгоценная, чтоэтого не случится. Никогда. Сейчас уже слишком поздно для подобного шага.

– В таком случае я люблю тебя, – объявила онашепотом. – Люблю, как всегда любила. Нет, наверное, даже больше, ведь тыпринес с собой это чудо. А как же та душа, что живет теперь внутри тебя?

– О какой душе ты говоришь?