В общем, я увез царицу вместе с ее возлюбленным Энкилом идве тысячи лет заботился о них – неподвижных и бессловесных, как статуи, –оберегал от любых опасностей.

Я укрывал их в особом святилище. Они стали моей жизнью, моимсвященным долгом.

Я приносил им цветы и воскурял благовония. Менял им одежду.Я стирал пыль с безжизненных лиц. И все это время хранил место их пребывания втайне, не позволяя приблизиться к ним никому, дабы ни один вампир не смогиспить Могущественной Крови Матери и Отца или даже попытаться похитить их.

Мариус не сводил глаз с огня, но мускулы шеи непроизвольнонапряглись и на гладких висках на секунду проступили вены.

– Все это время, – продолжал он, – я любил тобожественное создание, которое ты справедливо назвал темной царицей. Наверное,это и есть самая главная ложь моей жизни. Я любил ее.

– Как можно не полюбить такое существо? – спросилТорн. – Даже сквозь сон я разглядел ее лицо. И ощутил скрытую в ней тайну.Темная царица... Да, я на себе испытал ее чары. А безмолвие... Быть может,таково было предначертание высших сил. Наверное, когда она ожила, тебе показалось,что проклятие снято и она наконец стала свободной.

Эти слова произвели на Мариуса странное впечатление. Онбросил холодный взгляд на Торна и снова повернулся к огню.

– Прости, если я что-то не то сказал, – сказалТорн. – Я просто стараюсь понять.

– Да, она была все равно что богиня, – подтвердилМариус. – Я считал ее богиней и мечтал о ней, хотя убеждал и себя, иостальных в обратном. Так и плелась моя паутина обмана.

– Неужели нужно перед первым встречным признаваться в своейлюбви? – тихо спросил Торн. – Разве нельзя иметь свои секреты?

С глухой болью в сердце вспомнил он о создательнице. И приэтом даже не пытался скрыть свои мысли от Мариуса. Торн вновь увидел ее сидящейв пещере, на фоне ярко пылающего пламени. Она выдергивала из головы волос заволосом, наматывала их на веретено и свивала в нити. Кровавые ободки вокругглаз были особенно заметны...

Он прогнал воспоминания прочь, запрятал их поглубже всердце. И посмотрел на Мариуса.

Но тот так и не ответил на его вопрос.

Торна охватило волнение. Он понимал, что лучше помолчать идать Мариусу возможность выговориться. Но на языке вертелись вопросы.

– Как же произошло такое несчастье? – спросилТорн. – Почему темная царица встала со своего трона? Неужели ее разбудилипесни вампира Лестата? Я видел, как он, притворяясь человеком, танцует передсмертными. И даже улыбнулся во сне, глядя, как спокойно чувствует он себя всовременном мире: люди не желают верить своим глазам и веселятся под егомузыку.

– Именно так все и было, друг мой, – сказалМариус. – По крайней мере в отношении людей. А она... Да, песни тожепомогли ей очнуться от сна.

Не следует забывать, что она прожила в тишине несколькотысяч лет. Цветы и благовония я предоставлял ей в изобилии. Но музыку...Никогда. Только современный мир дал ей такую возможность, и песни Лестатаворвались прямо в тот зал, где сидела царица, окутанная мерцающими одеяниями.Причем музыка будила ее не один раз, а целых два.

Первое пробуждение потрясло меня не меньше, чем второе, хотятогда все быстро вернулось на круги своя. Оно случилось двести лет назад наодном из маленьких островков в Эгейском море. Мне следовало извлечь для себяхороший урок. Если бы не моя гордыня...

– Но что же все-таки произошло?

– Лестат, в то время еще относительно молодой вампир,услышав обо мне, решил со мной встретиться. Его намерения были чисты. Он хотел,чтобы я поделился с ним знаниями, и искал меня по всему миру. В конце концовнаступил момент, когда он ослаб и дар бессмертия превратился для него втягостное бремя. Он готов был покинуть мир и скрыться под землей. Вспомни, каксам ты ушел в северные земли и уснул во льдах.

Я привез его к себе. Мы долго беседовали – так же, каксейчас с тобой. Но что-то произошло, и у меня вдруг возникло любопытноеощущение: я испытал прилив глубокой привязанности к Лестату и непреодолимоежелание довериться ему.

Несмотря на свою молодость, он отнюдь не был наивнымневеждой. И оказался идеальным слушателем. Когда я брал на себя роль учителя,он не возражал и воспринимал это как должное. Мне отчаянно захотелось раскрытьему секрет наших царя и царицы, поведать свои самые сокровенные тайны.

С тех пор как я делился ими с кем-либо, прошло целоестолетие, и все эти долгие годы я провел в одиночестве среди смертных. Бытьможет, поэтому Лестат в своей беззаветной преданности показался мне достойнымдоверия.

Я проводил его в подземное святилище, открыл дверь и показалдве сидящие фигуры.

В первые секунды он решил, что Мать и Отец – просто статуи,но вскоре понял, что они живые, что они такие же, как мы, только гораздо древнее.А главное, он увидел в них собственное будущее – то, что ждет впереди всех техиз нас, кому доведется провести в этом мире несколько тысячелетий.

Устрашающее открытие. Даже глядя на меня, юным вампирамнепросто смириться с тем, что со временем и их тела станут такими же твердыми,а кожа – такой же бледной. Мать и Отец поистине внушали ужас – не удивительно,что Лестат перепугался.

Тем не менее он, обуздав страх, приблизился к царице ипоцеловал ее в губы. Неслыханная дерзость! Однако, наблюдая за Лестатом, японял, что для него такое поведение вполне естественно. Отстранившись от нее,он признался, что знает ее имя: Акаша.

Она сама назвала ему свое имя! Я не мог отрицать стольочевидный факт. Да, из глубины веков до его слуха донесся безмолвный голос, шепчущийсоблазнительные признания.

Ты только представь, как молод был тогда Лестат. Он получилТемную Кровь в двадцать лет. И с момента его перерождения прошло еще летдесять, не больше.

Как я должен был поступить? Как относиться к тому поцелую итайным откровениям?

Я полностью отрицал как свою любовь, так и ревность. Нежелал признаваться в том, что испытываю горькое разочарование. «Ты слишкомопытен и мудр, чтобы поддаваться слабости, – убеждал я себя. – Такизвлеки урок из произошедшего. Может быть, этот юноша узнает благодаря ей нечтопоистине важное и ценное. Разве она не богиня?»

Я повел Лестата в гостиную, в удобную комнату, похожую нату, где сидим сейчас мы с тобой, но обставленную в другом стиле, и мыпроговорили до рассвета. Я поведал ему повесть своей жизни, рассказал о том,как родился во Тьму, о путешествии в Египет. Всерьез приняв на себя рольучителя, я играл ее с великодушием и полной самоотдачей. Сам не пойму, радикого я все рассказывал – ради Лестата или ради себя? Но те часы я вспоминаю судовольствием.