Таня подумала немного.

– Ну давай, – согласилась она. – Зови. Только справкиобязательно нужно навести.

– Не первый день замужем, – фыркнула редакторша. – Ну давай,давай, пей свой кофе и приезжай скорей! Мы все от нетерпения замучились!

Таня сунула телефон в задний карман джинсов и пропелафальшиво на мотив из «Карнавальной ночи»:

– Сорок лет, сорок лет! Сорок лет – совсем не страшно!..

Страшно, что сейчас нужно выйти из спальни – в джинсах, а нев халате, как положено! – и начать объясняться с любимым! Ох, вот это страшно!

Телефон опять зазвонил, и Таня, обрадовавшись тому, что ещеможно потянуть время, схватила трубку.

Номер был незнакомый.

– Татьяна? – И голос незнакомый.

– Да?

– Это Эдуард Абельман. Вы приходили ко мне на прием дней…десять назад.

Некоторое время Таня соображала, кто такой этот Абельман ина какой именно прием она приходила.

Министр?.. Вице-премьер? Спикер Госдумы?

Ах, да!.. Он врач!

– Да, да, здравствуйте, Эдуард! Рада вас слышать. – Это ужона просто так добавила, голос уж больно красивый. Завораживающий такой голос.А имя ужасное – Э-ду-ард!..

– Я поздравляю вас с днем рождения. Желаю вам…

– Подождите, а откуда вы знаете, что у меня день рождения?

– По радио услышал, когда ехал на работу. В рубрике«Знаменитости, родившиеся в этот день».

Таня смутилась. Она всегда смущалась, когда ей напоминали отом, что она – знаменитость.

– Ну да, – весело продолжал Абельман. – Так что я васпоздравляю. Из операционной на секунду выбежал, чтобы вам позвонить.

– В сортир? – уточнила Таня. – Выбежали в сортир?

– Почему? – удивились в трубке.

– Да мой сын тоже на секунду выбежал из класса в сортир,чтобы меня поздравить.

– Да нет, я не из туалета, – ничуть не смутившись, сказалАбельман. – Я так, из предбанника.

Таня переступала босыми ногами по шершавой и теплой плитке,поджимала большие пальцы и улыбалась.

Он молчал в телефоне, который прижимала к его ухуоперационная сестра – перчатки стерильные, рукой трубку не возьмешь!..

– А вы когда ко мне опять на прием придете? – наконецспросил он. – Или все? Больше не хотите?

Вот того, о чем ты сейчас спрашиваешь, я точно не хочу,стремительно подумала Таня. И больше никогда не захочу. Потому что хочу обратнов свою жизнь, где можно делать то, что нравится мне, – вволю работать, ходить вджинсах, спать голой и не задергивать штор!.. Где можно говорить все, чтовзбредет в голову, сколько угодно думать, ездить в командировки, приглашатьсомнительных писателей на эфир и ни перед кем ни в чем не оправдываться.

Балконная дверь стукнула, Таня оглянулась и обнаружила усебя за спиной Колечку. Он был мрачен и надут.

Все пропало.

– Знаете что, Эдуард Владимирович? – Она приняла решениетолько из-за Колечкиной физиономии. – Приезжайте сегодня часам к восьми в«Баварию», это такой пивняк на Триумфальной. Знаете?

– Знаю.

– У нас там пьянка и гулянка по поводу моего дня рождения.Приедете?

– Ну, конечно, – сказал Абельман. – Что за вопрос?..

Таня сунула телефон в задний карман, еще раз посмотрела налюбимого, хотела что-то сказать, но губы у нее вдруг повело, и она поняла, чтозаплачет. Плакать ей было никак нельзя – впереди прямой эфир, работа, чтоскажет гримерша Аллочка, если она явится с заплаканными глазами!..

Таня мрачно посмотрела на Колечку, обошла его, какнеодушевленный предмет, и стремительно удалилась в глубину дома.

– Да потому что он меня замучил, этот Грищук! Или Грицук,что ли! Ей-богу, своими руками его придушу!

– Да что ты так разошелся-то, Константин Дмитриевич?

– Да я не разошелся, Дмитрий Евгеньевич! Я все понимаю,конечно, он с министром здравоохранения за ручку здоровается и деньги хорошиеплатит, но я-то тут при чем?! Он же не мне платит!

Долгов пристально посмотрел на заведующего отделением,который в запальчивости сказал явно не то, что нужно, а заведующий посмотрел нанего.

Зря ты это сказал, подумал Долгов.

Зря я это сказал, подумал заведующий.

– Если ты думаешь, что я получаю за него деньги, а ты неполучаешь, возьми и делай операцию сам.

Костя Хромов, заведующий хирургическим отделением, сорвал сголовы невесомую операционную шапочку и кинул на стол Дмитрия Евгеньевича,заваленный бумагами и такими же шапочками.

– Ну да, делай!.. Он же у тебя хочет оперироваться, а не уменя.

– Тогда ко мне-то какие претензии, Кость?

Как всегда, когда Долгов начинал всерьез сердиться,окружающие пугались и моментально признавали его превосходство. Заведующийотделением немедленно дал «задний ход».

– Да нет у меня к тебе претензий! Просто он замучил всех,этот Грицук! Сестры от него плачут, а Марья Ивановна вчера мне сказала, что,пока он лежит, она на работу не выйдет.

– Это какая Марья Ивановна? Сестра-хозяйка, что ли?

– Какая же еще, Дим?

– Я с ней поговорю. Ей просто нужно денежек немножко дать, ивсе будет в порядке. А Грицук этот, ну… он просто больной человек, и ещеистерик, по-моему! С больными вообще непросто, ты же знаешь.

– Я знаю, но границ-то не надо переходить! Это ты со всеминосишься, как с писаной торбой, вот они и привыкли, что мы тут перед нимирасстилаться должны!..

В кармане у Долгова зазвонил мобильный, и на столе замигалакрасным и запищала трубка больничного телефона, но он все-таки договорил:

– Кость, вот это неправильно ты говоришь! Мы лечим людей, ане собираем машины. И то, что они всего боятся – боли, операции, диагноза и насс тобой, это нормально. Понимаешь, нормально! Ну, он неприятный человек,конечно, но ведь больной!..

– Он больной, а ты святой, – под нос себе пробормоталХромов. – Кофе хочешь сварю?

– Свари. Але! Да, зайду. Посмотрю. Хорошо. Хорошо. Минутчерез пятнадцать. В кабинете. Если хотите, но только быстро, потому что я потомна операцию уйду. – Он оторвал от уха одну трубку и приложил другую. – Але! Да,здравствуйте. Конечно, можно. Приезжайте в триста одиннадцатую клиническуюбольницу. Да можно прямо сегодня, часам к трем. Это дело лучше не затягивать,вы же понимаете. На Ленинградском шоссе. Вам рассказать, как доехать, или высами найдете?.. Я буду здесь, на вахте нужно сказать, что вы к Долгову, и вас пропустят.