— Самуил Яковлевич ходил в магазин каждый день? — поспешила спросить я, видя, что мысли моей собеседницы уходят в нежелательную плоскость.

— Да, ежедневно, кроме понедельника. В понедельник магазин не открывали, и Самуил Яковлевич тоже устраивал себе выходной. Но, впрочем, дома он тоже часто занимался делами, работал с документами, и все прочее. Хотя я всегда говорила ему, что с таким здоровьем он должен больше отдыхать.

— А что, у него были проблемы со здоровьем?

— Да, ему даже делали очень серьезную операцию… впрочем, давно… Ну и вот, после этого он еще долгое время находился под наблюдением врачей, и только несколько лет назад они разрешили ему не приходить на обследование. Но все равно он должен был следить за собой, больше гулять, дышать воздухом… он все время работал… работал, работал… и вот чем все закончилось…

Чувствуя, что Лия Соломоновна вновь норовит уйти в область эмоций и переживаний, я задала очередной вопрос:

— А в те дни, когда ваш муж работал в магазине, он весь день проводил там?

— Нет, в магазине он бывал приблизительно часов до трех. Потом приходил домой обедать, немного отдыхал и обычно снова уходил по делам. Иногда шел в контору к Семену Валентиновичу… Это наш агент, который находил покупателей или, наоборот, продавцов. Ну вот, иногда муж шел к нему, а иногда на встречи с клиентами.

— Где могли происходить такие встречи?

— Ну, не знаю… На квартирах, в офисах. Я не так подробно знакома с деятельностью мужа.

— Да, конечно. Все эти передвижения, о которых вы говорили, Самуил Яковлевич совершал на автомобиле?

— Да, разумеется.

— И водитель всегда сопровождал его?

— Да. Мой муж не водит автомобиль. Не водил…

— К какому времени Самуил Яковлевич обычно окончательно возвращался домой?

— Около восьми вечера. Иногда немного позже, иногда немного раньше. Но в основном в это время.

— А мероприятия, подобные той… вечеринке, они случались не часто?

При упоминании о злосчастной вечеринке черты лица Лии Соломоновны слегка дрогнули, но все-таки она смогла сдержаться.

— Нет, достаточно редко. Да муж и не был любителем подобных мероприятий. Если только уж никак нельзя было отказаться… или необходимо было встретиться с кем-то… а так…

В целом сведения, которые я получила от жены антиквара, подтверждали мои догадки. Учитывая, что, как правило, Шульцман возвращался домой не поздно, а также то, что, разъезжая по своим делам, он постоянно находился в чьем-либо обществе, для того чтобы подкараулить его, нужно было выжидать момент. И если убийца не был его родственником, то выслеживать антиквара ему, по всей вероятности, пришлось довольно долго.

Я все думала, как бы мне невзначай пробить тему о возможном причастии кого-то из родственников к убийству, но так, чтоб никто не догадался, что же именно я хочу узнать. Бдительная Вера, которая как цербер следила за мной и напрягалась всякий раз, когда голос ее мамы начинал подрагивать от волнения, да и сама Лия Соломоновна, кажется, готовая вот-вот пустить в дело носовой платок, ставили под большое сомнение мои надежды на успех. Но все-таки я попыталась.

— То есть, если я правильно вас поняла, — продолжила я, — Самуил Яковлевич старался больше времени посвящать семье?

Признаюсь, даже в самых смелых фантазиях я не могла себе представить, какую эмоциональную бурю может вызвать такой простой и невинный вопрос. Моей собеседнице не хватало слов. Прерывисто дыша, восклицая и то и дело теряя нить своего монолога, она в течение нескольких минут без остановки рассказывала мне, какой у нее был хороший муж.

— Он… он всегда… чего бы ни попросили… всегда! И эта работа… все ради нас. Ведь он один! Один обеспечивал семью… потерял здоровье… все ради нас. Дети, Верочка, Лева… младшие… ведь он только о них и думал. И всегда… конфеты, платьица, подарки… Всегда! И как мы любили его! Ах! Мы все любили его. И уважали. Все дети знали, что папа работает, что он зарабатывает деньги. И очень уважали. И любили. А теперь… Ах!

Удивленная такой переменой, я пристально всматривалась в лицо моей собеседницы, пытаясь уловить в ее выражении хоть что-то, что могло бы разъяснить причины этого хвалебного панегирика. Но выражение лица Лии Соломоновны продолжало оставаться довольно безучастным и заторможенным. Единственное, что изменилось в нем, так это то, что к безучастности добавился некий подсознательный испуг. Как будто за преувеличенными похвалами она пыталась скрыть нечто такое, что не должно было просочиться за пределы этой квартиры.

Все это было очень подозрительно.

Но Вера не дала мне возможности поподробнее отработать это интересное направление. Увидев, что ее мама не на шутку растревожилась, она сразу же принялась ее успокаивать, а на меня взглянула настолько недвусмысленно, что мне ничего не оставалось, как распрощаться.

Выйдя из квартиры и все еще находясь под впечатлением речи, которую, казалось, Лия Соломоновна произнесла исключительно ради меня, я приступила к подробному осмотру места преступления — злосчастного подъезда.

Еще когда мы заходили туда с Верой, я обратила внимание, что, несмотря на очевидно высокий достаток жильцов этого дома, подъезд закрывался обыкновенной кодовой дверью. Не было никаких домофонов, видеокамер и прочих чудес современной охранной техники. Хотя, с другой стороны, это ни о чем не говорит. У меня есть одни знакомые, тоже люди весьма не бедные, так у них в подъезде даже кодовой двери нет, зато квартира стоит на сигнализации, и, чуть что, сразу же приезжает наряд милиции. Вполне возможно, и здесь имеется что-то подобное.

Но, так или иначе, проникнуть в сам подъезд постороннему не составляет никакого труда. Подкараулить кого-нибудь из жильцов, зайти следом за ним и подсмотреть код — пара пустяков. Тем более если убийца все равно какое-то время следил за Шульцманом.

После кодовой двери шел небольшой простенок, а уже из него обыкновенная деревянная дверь вела непосредственно в подъезд. Из этой двери вы попадали на довольно большую площадку, где имелось помещение, раньше, в дореволюционные времена, предназначавшееся, видимо, для швейцара. Но поскольку новые жильцы в швейцаре не нуждались, там было устроено нечто вроде склада. Дверь в него не была заперта, и, приоткрыв ее, я увидела небольшую коллекцию веников, ведер и швабр. Очевидно, теперь здесь хозяйничала какая-нибудь приходящая уборщица.

Что ж, где прятался убийца, теперь совершенно ясно. Неясно было другое. Почему труп был обнаружен почти на площадке между первым и вторым этажом? Почему убийца не напал сразу, а позволил Шульцману чуть ли не дойти до дверей своей квартиры? Чего он ждал?

Все это были вопросы, ответа на которые осмотр места преступления не давал.

Что же касается улик или нечаянно оброненных мелких предметов, которые мне довольно часто доводилось находить на месте преступления даже после того, как там поработала милиция, в данном случае на них не было даже намека. Приходящая уборщица хорошо делала свое дело.