— Я о таких случаях не знаю, — сделав морду кирпичом, ответил агент.

Он явно недоговаривал что-то, но что? О том ли, что всех, кто имеет к ним претензии, они отсылают подальше, или о том, что на всех вещах, которые выставлены в магазине Шульцмана, так же, как на изделиях из турецкого золота, написано: «Предметы возврату и обмену не подлежат»?

Вопрос был интересный, ведь многие вещи подобного рода действительно очень дорогие, и если кому-то продали подделку за оригинал… Как хотите, а тут тоже вполне мог скрываться мотив.

Вообще, чем дальше я знакомилась с этим делом, тем больше появлялось в нем такого, что могло бы указывать на мотив. Иногда, расследуя преступления, я чуть ли не до самого последнего момента не могла определить, что же являлось мотивом. А сейчас — дело еще в самом начале, а мотивов уже слишком много.

Мне оставалось выяснить еще только один вопрос.

— Вы сказали, что в тот день, когда произошло убийство, вы встречались с Самуилом Яковлевичем по делам. Чем вы занимались после этого?

На лице моего собеседника появилась довольно неприятная кривая усмешка.

— Это вы насчет того, не я ли совершил преступление? Должен разочаровать вас. До семи вечера я был в своей конторе, это могут подтвердить многие, кто находился там, а после этого отправился в гости. У моих старых знакомых был юбилей — тридцать лет со дня свадьбы, и мы с женой сидели у них до самого позднего вечера. Солнечная, 35, Наум Кацман, можете проверить.

Я хотела было, как поступаю в таких случаях, сказать ему, что это обычная процедура и он не должен обижаться, но, взглянув еще раз на его противную усмешку, подумала: «А не пошел бы ты!» — и не стала ничего говорить.

Вместо этого я решила взять у него номер мобильного. Было совершенно очевидно, что из нашей сегодняшней беседы я извлекла не слишком много полезного, поэтому вполне возможно, что мне захочется встретиться с агентом еще раз, уже без Веры. И мне совсем не улыбалось вновь полдня искать его.

— Если вы не против, я бы хотела взять ваши координаты на тот случай, если вдруг возникнет что-нибудь срочное. У вас есть мобильный телефон?

— Да, пожалуйста.

Гиль продиктовал мне номер, и я записала в свой блокнот. Ну, вот и прекрасно. Теперь можно будет созвониться как-нибудь на досуге и без лишних свидетелей поговорить о такой интересной деятельности, как тайное ростовщичество.

Я распрощалась со своими новыми знакомыми, которые решили еще немного посидеть в кафе, чтобы выпить по чашечке кофе и поговорить о своих делах, и вышла на улицу.

Обдумывая только что состоявшееся интервью, я понимала, что оно получилось не слишком удачным. Агент явно не хотел говорить по существу дела, и если так же поведут себя и оставшиеся двое близких знакомых Шульцмана, шансы мои на поиск нефинансового мотива будут очень невелики.

Я понимала, что отчасти такая несловоохотливость объяснялась тем, что моим собеседникам с первых слов становится известно, кто я и с какой целью обратилась к ним. А если человек знает, что у него пытаются что-то выведать, у него сам собой закрывается рот, даже если он имеет дело с лицом неофициальным. Но подобраться к знакомым Шульцмана как-то иначе я не могла. Ведь в этой среде все всех знают, и в каком бы образе я ни явилась перед ними, я в любом случае буду человеком со стороны, и никто не будет говорить со мной. Поэтому мое появление с подачи Веры было еще не самым худшим вариантом.

* * *

Приехав домой, я первым делом приготовила кофе.

Устроившись на кухне с сигаретой в одной руке и чашкой кофе в другой, я принялась размышлять о том, что же явилось итогом тех двух направлений моих действий, которые я сегодня разрабатывала.

Беседа с Мельниковым дала весьма интересные сведения о ростовщичестве, но и поселила во мне очень серьезные сомнения. Сейчас, на досуге, я снова начала колебаться, правильно ли я поступаю, что иду на поводу у Веры и пытаюсь искать какие-то другие мотивы, когда финансовые говорят сами за себя.

Но тут я вспомнила, что беседа с Гилем, хотя и не дала почти никаких конкретных фактов, все-таки указывала на некоторые другие плоскости, в которых тоже мог располагаться мотив. Хотя бы та же подлинность проданных вещей. Конечно, антиквар всегда мог отговориться тем, что, мол, вы у себя вещь неизвестно сколько держали, могли сами двадцать раз ее подменить, а теперь мне обратно приносите и говорите, что я продал вам подделку. Да, он вполне мог так сказать и, в общем-то, был бы прав. Особенно если он и в самом деле продал этому человеку подлинник. Но сам-то покупатель не может не знать, что именно у него в руках — вещь, купленная у антиквара, или вещь подменная. И если его претензии справедливы, то…

Нет, думаю, пока рано говорить, имеют ли смысл поиски нефинансовых мотивов в этом деле или не имеют. Пока у меня еще слишком мало данных. А значит, нужно, времени не тратя даром, начинать собирать эти данные со всей возможной интенсивностью. Вот завтра, например…

Тут зазвонил телефон.

— Танюша? Это Володя. Звоню, чтобы предупредить тебя: сегодня не смогу приехать. У меня тут одно дело в Покровске, закончим очень поздно, а возможно, и завтра еще придется заниматься, так что я переночую здесь, в гостинице.

Новость была не очень приятной, но, с другой стороны, мне и самой завтра нужно было рано вставать, а учитывая, что я сегодня не выспалась, думаю, следует расценивать происходящее как шанс наверстать упущенное.

Недолго думая, я решила использовать свой шанс и завалилась спать.

На следующий день в восемь утра я уже стояла перед входом в наш городской морг, как лист перед травой.

Андрюша не обманул: о моем появлении там уже знали и без всяких лишних препон допустили меня к осмотру трупа антиквара.

Не без внутреннего содрогания я взглянула на человека, которого совсем недавно видела живым. Но на этот раз ничего особенно страшного мне увидеть не довелось. Учитывая способ убийства, внешность антиквара почти не изменилась, только лицо покрылось характерными пятнами, какие бывают при смерти от удушения. Все остальное было в порядке, на теле не имелось никаких дополнительных следов или отпечатков, которые могли бы указывать на борьбу или сопротивление, из чего я сделала вывод, что нападение для антиквара явилось полной неожиданностью и смерть наступила достаточно быстро.

Я приступила к осмотру шрама. Узкая багрово-фиолетовая полоса, пересекавшая шею, красноречиво свидетельствовала о том, что удавка, как и говорил Мельников, была очень тонкая и, разумеется, крепкая, если, испытывая такое напряжение, не порвалась. Багровая линия, проходившая в середине фиолетовой, говорила о том, что в процессе удушения веревка настолько врезалась в шею антиквара, что разрезала кожу, и именно этим объясняется багровый след. Очевидно, это была кровь, выступившая в месте пореза.

И хотя количество этой крови было совсем не таким обильным, чтобы ею мог испачкаться убийца, все-таки на веревке она должна была остаться, поэтому я сковырнула несколько запекшихся капель и положила их в небольшой полиэтиленовый пакетик для улик. На всякий случай.